Вернулась с работы в 12-ом часу ночи, « без рук и без ног », голодная и злая. Сколько раз она давала себе слово уволиться из этого проклятого магазина. Полночь отгуляла свой темный бал за окнами хрущевки, когда Вероника, буквально волоча за собой ноги, вписывала ключ в замочную скважину. Казалось, даже металл сопротивлялся, не желая впускать обратно эту изможденную тень женщины. Не «без рук и без ног» — это было бы слишком мягко. Она чувствовала себя разбитым механизмом, у которого стерлись все шестеренки, выгорели все провода. Голод был каким-то злым, острым и тошнотворным одновременно, а ярость — густой, черной смолой, заливающей изнутри. «Сколько же можно? — стучало в висках. — Скоро ли предел? Когда я сломаюсь окончательно?» Этот вопрос-реквием она задавала себе каждую ночь, вот уже ровно год, как ее жизнь превратилась в ад под вывеской «ВиноМир». Вероника работала в этом проклятом магазине, этом аквариуме с алкоголем и человеческими пороками, с восьми утра и до одиннадцати вечера. Каторга. Беспросветная, выматывающая душу. Хозяин, жадный паук по имени Аркадий Петрович, сплел паутину из камер наблюдения, и каждый его взгляд через объектив прожигал спину, как раскаленное железо. Присесть? Это привилегия, караемая солидным штрафом.
«Раз сидишь — значит, плохо работаешь!» — этот девиз был выжжен на подкорке у каждой продавщицы. К вечеру ноги горели огнем, распухали, гудели, моля о пощаде. А эти ящики… Тяжелые, звенящие гробы с бутылками, которые они, женщины, должны были разгружать сами. Пятнадцать минут на перекус — и снова на линию фронта, к прилавку, где их ждали не всегда адекватные покупатели. Требовалось постоянно улыбаться. Улыбаться алкашам, хамоватым подвыпившим мужланам, скандальным дамам. Улыбаться, когда хотелось плакать от бессилия или кричать от ярости. Коллеги считали Веронику эталоном терпения, железной леди, которую ничто не могло сломить. Мало кто задерживался здесь дольше полугода. Кадры текли рекой, срывались с крючка этой адской рыболовной сети и уплывали в неизвестность. Вероника держалась. Потому что за ее плечами был не просто воздух. За ее спиной стоял весь смысл ее существования — ее сын, семилетний Степан. Ей отчаянно нужны были деньги. Эти грязные, пропахшие водкой и потом деньги, которые были единственной нитью, связывающей их с нормальной жизнью. Куда было податься? Их городок, когда-то шумный и промышленный, теперь тихо умирал. Лесозавод и гидролизный, бывшие кормильцы тысяч людей, теперь стояли как мрачные памятники ушедшей эпохе, охраняемые сторожами-призраками, караулившими лишь пыль и воспоминания.
Переступив порог квартиры, Вероника с трудом сбросила куртку и замерла, услышав приглушенные голоса с кухни. Сердце екнуло — тревожное, привыкшее к постоянному ожиданию беды. И только потом память услужливо подбросила обрывок утреннего разговора с мамой: «Вероничка, не забудь, тетя Ирина сегодня приезжает». Тетя Ирина. Мамина старшая сестра. Из Иркутска. Из другой, большой жизни. Ее не было лет пять. На кухне пахло свежезаваренным чаем и домашним пирогом. Две сестры, обе уже немолодые, с сединой в волосах и морщинками у глаз, сидели за столом, укутанные в теплый свет абажура. И вот этот свет упал на Веронику, на ее осунувшееся, бледное лицо с синяками под глазами. — Родная моя! — первая вскочила тетя Ирина, женщина с мягкими, добрыми чертами лица и лучистыми глазами. — Красавица ты наша, устала совсем, бедная девочка! Она обняла племянницу, и Веронику на мгновение охватило давно забытое чувство защищенности, детского тепла. Ее расцеловали, усадили за стол, заставили есть досыта. А потом тетя Ирина, отхлебнув чаю, посмотрела на Веронику прямо, по-родственному, без обиняков: — Верочка, милая, да сколько же можно? Смотри на себя! Ты сгораешь заживо на этой кабале. Бросай все это и переезжай к нам. В Иркутске большой город, возможностей больше. Работу найдем, хорошую, человеческую. И… — тетя сделала паузу, — жизнь ведь на этом не заканчивается. Тебе всего тридцать.
Ты молодая, красивая женщина. Может, и свое счастье еще найдешь. Все может быть! Слова падали в тишину, как камни в болото. Вероника чувствовала, как внутри все сжимается в комок горького, спрессованного опыта. — Нет, тетя, хватит с меня, — выдохнула она, и голос прозвучал хрипло и устало. — У меня уже было две попытки «осчастливиться». Две громкие, яркие и обе — неудачные. Хватит. Вот в отпуск через два месяца, я promise, мы со Степой к тебе приедем. Всего на недельку. Свожу его в цирк, в театр, в парк аттракционов. Он так мечтает. Она поцеловала тетю в щеку и, сославшись на страшную усталость, побрела в свою комнату. Степа мирно спал, и его ровное дыхание было единственным звуком, приносящим умиротворение. Но сама Вероника, несмотря на изнеможение, заснуть не могла. Встреча с тетей всколыхнула тину давно забытых, похороненных на самом дне памяти чувств. И сознание, будто злой демон, принялось методично вытаскивать из закромов прошлого те самые картины, которые она годами старалась забыть. …Ей было восемнадцать. С золотой медалью за плечами и огромным желанием стать врачом она поступила в медицинский колледж в Иркутске и жила как раз у тети Ирины. Учеба давалась легко, она горела будущей профессией.
Однажды их группа поехала на экскурсию в Анатомический музей при медуниверситете. И там, среди застывших в вечном покое экспонатов, ее сердце вдруг забилось часто-часто от жизни. Она встретила Его. Артем. Студент-стоматолог на последнем курсе, само обаяние и уверенность. Он увидел ее — скромную девушку с роскошной каштановой косой и огромными, бездонными глазами цвета летнего неба, и пропал. Он был идеален. Уверенный в себе, блестяще образованный, одетый с иголочки, остроумный, галантный. Он казался ей рыцарем со страниц романов, который однажды явился и увез ее в сказку. Они встречались всего ничего — чуть больше месяца, а потом он, не медля, познакомил ее с родителями и сделал предложение. Вероника парила где-то на седьмом небе от счастья. Родители Артема, успешные стоматологи, владельцы собственной клиники, закатили пышную, роскошную свадьбу. Со стороны Вероники были лишь мама, тетя с дядей, их сын с женой и одна подруга из колледжа. Подруга и стала свидетельницей. Отца не было — он умер давно, и мама больше не вышла замуж, посвятив себя дочери. Молодым купили шикарную квартиру в центре, обставили ее по последнему слову моды. Артем блестяще закончил учебу и влился в семейный бизнес. Зарабатывал сразу много, с каждым месяцем все больше.
Машину сменил на дорогую иномарку. Их жизнь казалась безоблачной. В девятнадцать лет Вероника родила сына Степу. Колледж пришлось бросить. А потом… Потом что-то пошло не так. Сначала Артем стал задерживаться на работе. Потом пропадать на сутки. Потом на двое. И всегда находил железные, неоспоримые оправдания. Она верила. Отчаянно, истерично, слепо хотела верить. Но однажды, гуляя с коляской, она зашла в маленькое кафе купить воды. И увидела. Его. Своего мужа, своего рыцаря. Он сидел за столиком со стройной блондинкой и смотрел на ту с тем же обожанием, с каким когда-то смотрел на Веронику. Она замерла, не в силах пошевелиться. А потом он наклонился и поцеловал ту девушку в губы. Нежно, страстно. Сцена дома была ужасна. Он не оправдывался. Он объяснял. — Верка, ну посмотри на меня! — почти искренне возмущался он. — Я успешный мужчина! У меня все есть! А ты думаешь, в нашем кругу это принято — хранить верность? Все так живут! У всех есть любовницы. Быть верным мужем — это смешно, непрестижно! Терпи. Ты же умная девочка. И она терпела. Пять долгих, унизительных лет. Ей было стыдно вернуться к матери несчастной, разбитой, опозоренной. Она все ждала, что он одумается, что эта маска успешного мачо спадет, и она увидит того самого Артема из музея. Но всему есть предел. И ее терпению тоже….
Часть 1
Но всему есть предел. И её терпению тоже.
Тот день был серым, тягучим, будто сама природа решила сыграть траурный марш её семейной жизни. Степану тогда было пять. Он играл на ковре со своими машинками, делая «ж-ж-ж», пока Вероника собирала вещи. Артем сидел на диване, лениво листал в телефоне ленту новостей, не считая нужным даже скрывать равнодушия.
— Я ухожу, — произнесла она тихо, но так твёрдо, что сама удивилась силе собственного голоса.
Артем поднял глаза. В них не было ни паники, ни сожаления. Только раздражение, будто она прервала его важные дела.
— Куда ты пойдёшь, дурочка? — он усмехнулся. — У тебя нет ни образования, ни работы, ни жилья. Ты никто. С ребёнком на руках ты вообще пропадёшь. Вернись в реальность.
— Я ухожу, — повторила она.
— Твоя мать живёт в какой-то дыре, — продолжал он, словно не слышал. — Там тебе место? В хрущёвке без горячей воды, среди этих… — он презрительно махнул рукой, — бывших заводских алкашей? Хочешь похоронить себя там?
Она смотрела на него — красивого, ухоженного, самодовольного. Воспоминания об их первой встрече вспыхнули и тут же рассыпались, как стекло. Словно их никогда и не было. В груди осталась пустота.
— Лучше похоронить себя там, чем рядом с тобой, — ответила она.
Он не стал удерживать. Только ухмыльнулся и снова уткнулся в телефон.
Через час она с маленьким чемоданом и ребёнком на руках стояла у подъезда. Осенний ветер бил в лицо, срывал слёзы, но внутри, под всем этим холодом, жила странная, почти забытая искра свободы.
Вероника возвращалась к этим воспоминаниям редко. Они обжигали. Но сейчас, лёжа рядом с сыном и слушая его дыхание, она ясно видела тот день. И видела — как всё пошло потом. Мать приняла её без лишних вопросов, только крепко обняла. Городок встретил её нищетой и безысходностью. Работу найти было почти невозможно. Магазин «ВиноМир» стал для неё не выбором, а приговором. Но выбора у неё и правда не было: Степе нужен был хлеб, одежда, учебники, лекарства.
И вот она здесь — сломанная, но стоящая на ногах. Ради него.
Вероника повернулась к сыну и осторожно поцеловала его в макушку. Внутри зашевелилась тихая решимость: она не позволит этой истории закончиться так же, как первая.
На следующее утро, несмотря на усталость, проснулась раньше будильника. На кухне уже сидели мама и тётя Ирина, оживлённо беседуя. Солнечный свет пробивался сквозь занавески, и кухня казалась какой-то нереальной — уютной, тёплой, совсем не такой, как обычно.
— Доброе утро, соня, — улыбнулась тётя, — я как раз рассказывала сестре, что у нас в Иркутске клиника открывается, ищут администраторов. Работа хоть и с людьми, но не каторга. Тебе бы подошло.
— Ирочка, не начинай, — устало махнула рукой Вероника. — Я же говорила, у меня пока никак.
— «Пока» — это слово, которое убивает годы, — мягко возразила тётя. — Ты думаешь, у тебя есть время? А твой сын растёт. Хочешь, чтобы он видел, как мама сгорает по копейкам?
Мама молча кивала, соглашаясь с сестрой. В её глазах был тот же немой укор, что и всегда, когда речь заходила о работе в «ВиноМире».
Вероника села за стол и налила себе чаю. Тепло кружки согрело ладони, и вдруг ей захотелось плакать. Но слёз не было — будто они все уже выплаканы в тёмных подъездах, в подсобке магазина, в подушку по ночам.
— Я обещала, что мы приедем в отпуск, — повторила она. — А там посмотрим.
Тётя ничего не сказала, но её взгляд был красноречивее любых слов: «Ты всё равно не убежишь от выбора».
День в магазине был таким же, как всегда, — длинным, вязким, мучительным. Но сегодня Вероника чувствовала что-то странное. Словно разговор с тётей запустил в ней какой-то скрытый механизм. Она смотрела на покупателей иначе — не как на каторжанский приговор, а как на временных соседей в аду. Она знала: этот ад можно покинуть.
Аркадий Петрович снова орал по камере, что она слишком медленно обслуживает. Коллега Лариса жаловалась на боли в спине и тайком плакала в подсобке. Мужики в очереди подшучивали, намекали, кто-то пытался потрогать за руку. Всё было как обычно. Но внутри Вероники больше не было той мёртвой покорности. Вместо неё рождалось упрямое, почти подростковое: «А ведь я смогу уйти. Смогу».
Когда вечером она вернулась домой, Степа бросился ей на шею и взахлёб рассказывал, что тётя Ирина обещала сводить его в цирк, если они приедут летом. Его глаза сияли. И в этот момент Вероника поняла: она не имеет права лишить его этого сияния.
Ночь снова не принесла сна. В голове вертелись слова тёти: «Ты сгораешь». Она лежала и думала о том, сколько лет ещё выдержит. Год? Два? А потом что? Болезни, истощение, сломанная жизнь. И Степа, глядящий на всё это.
Впервые за долгое время она позволила себе представить другой вариант. Иркутск. Новый город. Работа не в «ВиноМире», пусть даже простая, но человеческая. Съёмная квартира. Возможно, учёба заочно, чтобы наконец закончить медицинский колледж. Она снова сможет быть собой, а не этим выжженным существом.
Мысль пугала, но и грела. Как первый робкий огонёк после долгой зимы.
Через неделю после приезда тёти жизнь круто изменилась.
Это случилось вечером, когда Аркадий Петрович в очередной раз вызвал её «на ковёр». Камера зафиксировала, как она присела на табуретку на двадцать секунд, пока клиентов не было. Штраф. Оскорбления. И в довесок — его мерзкая ухмылка:
— А если не нравится, дверь там. На твоё место десять дур стоят.
Вероника молча слушала. Внутри всё кипело. И вдруг она поняла: вот он, момент. «Десять дур» — да пусть хоть сто. Но не она.
— Хорошо, Аркадий Петрович, — сказала она ровно. — Я ухожу.
Он сначала даже не понял. Потом расхохотался:
— Ты? Уйдёшь? Да куда ты денешься? Кто тебя возьмёт? С сопляком на руках?
Но она уже сняла бейджик и положила его на стол.
— Спасибо за всё, — произнесла она сухо. — Больше вы меня не увидите.
И вышла.
На улице было холодно, но воздух казался чистым, каким-то новым. Она шла домой и впервые за год чувствовала себя не рабыней, а человеком.
Дома мама и тётя Ирина слушали её в изумлении.
— Верочка, ты уверена? — мама переживала, глаза её блестели от страха. — А деньги? А завтра что мы есть будем?
— Найдём, — сказала Вероника. Голос звучал так твёрдо, что даже она сама удивилась. — Я больше туда не вернусь.
Тётя Ирина лишь улыбнулась.
— Ну вот, — сказала она тихо. — Это первый шаг. А дальше мы тебе поможем.
Вероника подняла глаза и встретилась взглядом со Степой. Он смотрел на неё широко раскрытыми глазами, будто на героиню. И в этот момент она поняла: сделала всё правильно.
Продолжение. Часть 2
Ночь после увольнения была странной. Впервые за долгое время Вероника заснула быстро — без привычных метаний, без навязчивых картин прилавка и хмельных лиц покупателей. Но утро принесло тяжёлую реальность: денег хватало ровно на месяц, не больше. И то — если экономить.
— Может, вернёшься и попросишь прощения? — осторожно спросила мама, пока они завтракали. — Ты же знаешь, он возьмёт обратно. Ты нужна Стёпе, не себе…
— Мама, нет, — резко перебила Вероника. — Я туда не вернусь. Лучше хоть дворником работать.
Она сама испугалась резкости в голосе, но внутри всё кипело. Возврат был бы признанием поражения, концом её и без того искалеченной гордости.
Тётя Ирина с самого утра рылась в телефоне.
— Вот, смотри, — протянула она экран племяннице. — В Иркутске как раз ищут администраторов в медицинский центр. Образование у тебя неполное, но укажем, что есть опыт работы с клиентами. А опыт у тебя — будь здоров, сколько алкашей перевидала!
Вероника усмехнулась, но внутри кольнуло: а вдруг и правда получится?
— Иркутск… — протянула она, словно пробуя слово на вкус. Оно казалось и близким, и чужим одновременно. Там прошло её первое счастье и её первое крушение.
Следующие дни были тяжёлыми. Она пыталась найти подработку в городке, но вакансий почти не было. В продуктовом магазине уже всё занято, на фабрике платили копейки. Единственным вариантом оказалось — помогать пожилым соседям: кто-то просил убрать квартиру, кто-то сходить в аптеку. Мелочь, но и она шла в копилку.
Вечерами они с тётей обсуждали переезд. Документы, жильё, работу. Нужно было решиться.
— Самое страшное уже позади, — уверяла её тётя. — Ты ушла из рабства. Теперь осталось только выбрать, куда идти.
Но выбор пугал. Иркутск ассоциировался у Вероники не только с возможностями, но и с Артёмом. Он был там. Успешный, блестящий, всё такой же. Встреча с ним казалась ей ножом по сердцу.
Однажды вечером, когда Степа уже спал, она сидела у окна и думала. На улице шёл снег, фонари размывали его светом. И вдруг она ясно услышала внутри голос: «Ты должна. Ради него. Ради себя. Не бойся прошлого — оно уже было».
На следующий день она сказала тёте:
— Я согласна. Поедем в Иркутск.
Подготовка заняла месяц. За это время они продали старую мебель, собрали деньги. Тётя договорилась о временной комнате у знакомой, пока Вероника не найдёт работу.
Прощание с городком было странным. Ничего не держало её здесь, кроме матери. Мама, хоть и плакала, сама настояла:
— Езжай, дочка. Ты здесь пропадёшь. А там у тебя есть шанс. Только звоните мне каждый день.
Вероника обняла её крепко, будто в последний раз. И пообещала:
— Мы обязательно вернёмся. Но уже другими.
Дорога до Иркутска тянулась бесконечно. Степа жадно смотрел в окно на заснеженные пейзажи, то и дело спрашивал:
— Мама, а в Иркутске есть большой парк? А зоопарк? А кинотеатр?
— Есть всё, сынок, — улыбалась она, и сердце сжималось от тревоги.
В голове крутились десятки мыслей. Что если она не найдёт работу? Что если не справится? Но поезд уже стучал колёсами, и пути назад не было.
Иркутск встретил их ярким зимним солнцем и шумом большого города. Для Стёпы это было чудо — он бегал глазами по витринам, по высоким домам, всё время спрашивал:
— Мама, а можно туда? А сюда?
Вероника смотрела на него и понимала: ради этого стоило решиться.
В комнате, которую им выделила знакомая тёти, было скромно, но тепло. Чистое постельное бельё, старенький шкаф, стол. Всё, что нужно для начала.
На следующий же день тётя повела её в медицинский центр. Здание оказалось современным, стеклянным, с яркой вывеской. Внутри пахло хлоркой и кофе. Администратор, улыбчивая девушка, выдала анкету.
— Заполните, и вас пригласят на собеседование, — сказала она.
Вероника сидела, выводила буквы и чувствовала, как руки дрожат. «Опыт работы» — и она невольно усмехнулась. Что писать? «ВиноМир»? Она всё же написала — «продавец-консультант».
Собеседование назначили через три дня.
Эти три дня стали для неё испытанием. Она ходила по городу, рассматривала витрины, слушала шум машин и чувствовала себя чужой. Иркутск был красивым, живым, но в нём жило прошлое. Каждый второй перекрёсток напоминал ей о прогулках с Артёмом.
На третий день вечером, возвращаясь домой, она вдруг увидела его. Артёма. Он выходил из дорогого автомобиля у входа в ресторан. Всё такой же: высокий, ухоженный, в дорогом пальто. Рядом — женщина. Молодая, эффектная, с длинными ногами и белокурыми волосами.
Вероника застыла. Сердце колотилось так, что, казалось, его слышит весь город. Артём улыбался своей спутнице так, как когда-то улыбался ей.
Она резко отвернулась и почти бегом пошла прочь. В груди бушевала буря: боль, злость, обида. Но вместе с этим — странное облегчение. Он остался прежним. А она изменилась.
Собеседование прошло на удивление спокойно. Молодой директор центра, мужчина в очках с внимательным взглядом, внимательно слушал её ответы.
— У вас нет медицинского диплома, — сказал он. — Но есть опыт работы с клиентами. Улыбка у вас живая, глаза честные. Думаю, попробуем. Испытательный срок три месяца. Зарплата скромная, но стабильная. Согласны?
— Да, — ответила она, и голос дрогнул.
Когда она вышла на улицу, снег падал большими хлопьями. Вероника подняла голову к небу и впервые за долгое время улыбнулась от души.
Первые недели работы были трудными. Нужно было привыкнуть к графику, к новым обязанностям. Но здесь не кричали, не унижали. Здесь можно было присесть, выпить чаю, выдохнуть. Коллектив оказался доброжелательным.
Степа пошёл в школу при их районе. Ему нравилось. У него появились друзья. Каждый вечер он прибегал с горящими глазами и рассказывал о новых играх.
Жизнь постепенно входила в русло.
Но внутри Вероники жила тревога. Она знала: прошлое так просто не отпустит. Иркутск был слишком тесен, чтобы не столкнуться с Артёмом снова.
И правда — встреча произошла быстрее, чем она думала. Однажды вечером в центр зашла женщина — та самая блондинка, с которой Вероника видела Артёма. Она держала ребёнка за руку.
— Здравствуйте, — сказала женщина, — нам нужна консультация стоматолога.
Вероника замерла, но быстро взяла себя в руки.
— Конечно, запишем вас, — улыбнулась она.
Внутри всё сжалось. Значит, у него теперь семья. Ребёнок. Новая жизнь.
Когда женщина ушла, коллега шепнула:
— Знаешь, кто это? Жена Артёма Ковалева. У него клиника своя, богатейший человек!
Вероника только кивнула. Имя ударило, как током. Но в глазах не было ни слёз, ни боли. Только усталость.
Она поняла: прошлое вернулось. Но теперь она была готова.
Эпилог
Прошло полгода.
Иркутск перестал быть для Вероники городом призраков прошлого. Он стал городом её второго рождения. Работа в медицинском центре приносила не только деньги, но и ощущение собственного достоинства. Она научилась улыбаться не из-под палки, а по-настоящему. Коллеги уважали её за трудолюбие и спокойствие, а директор не раз намекал, что видит в ней будущего старшего администратора.
Степа привык к новой школе и однажды сказал:
— Мама, здесь я чувствую себя счастливым.
Это были самые важные слова в её жизни.
С Артёмом они встретились однажды — случайно. В центре, где она работала. Он пришёл за женой. Их взгляды пересеклись.
В его глазах мелькнуло удивление, потом неловкость. Он попытался заговорить, но Вероника лишь вежливо кивнула и продолжила работать с клиентом. Без дрожи в руках, без слёз в горле.
И в тот момент она поняла: всё. Конец. Тот Артём, которого она любила, умер много лет назад, а этот — чужой. Он больше не имел власти над её сердцем.
Вечером она шла по набережной с сыном, держа его за руку. Снег кружил в свете фонарей, город шумел, жил своей жизнью. Вероника чувствовала себя частью этой жизни. Не тенью, не рабыней, а женщиной, которая смогла вырваться и выстоять.
Она остановилась, посмотрела на Степу.
— Сынок, — сказала тихо, — запомни: всегда можно начать заново. Даже когда кажется, что всё кончено.
Степа посмотрел на неё широко открытыми глазами и кивнул.
И в этот миг Вероника впервые за много лет почувствовала не усталость и не горечь, а лёгкость. Будущее было неизвестно, но впервые оно не пугало её. Наоборот — манило.
Она улыбнулась.
И пошла дальше.
