Услышала, как дочь называет меня ‘старой коровой’. Через час ее вещи лежали у двери

— Ты выгоняешь родную дочь?! Беременную?! — Катя стояла в дверях с чемоданом, глаза полные слез. — Мама, как ты можешь?!

Мария Семёновна держалась за косяк, чтобы не упасть. В груди все горело от обиды.

— Иди. Просто иди.

— Я на улице рожать буду! Это ты хочешь?!

— Ты хотела квартиру — вот и ищи ее. Где угодно, только не здесь.

— Ты сошла с ума! — Катя всхлипнула громче. — Соседи! Смотрите все! Мать родную дочь на улицу выгоняет!

Двери начали приоткрываться. Бабка Зина с третьего этажа уже выглянула, за ней — Петровна со второго.

— Беременную выгоняет! — надрывалась Катя. — Вот такая у меня мать!

Мария Семёновна прикрыла дверь. Пусть кричит. Сил больше нет ни спорить, ни оправдываться.

Села на табуретку в прихожей, обхватила голову руками. Как все до этого дошло? Где та маленькая девочка, которую она растила одна, без мужа, работая на трех работах?

Вспомнила, как Катюша в пять лет встречала ее с ночной смены. Сонная, в пижамке с зайчиками.

— Мамочка пришла! Я кашку сварила!

Каша была из пластилина, но Мария делала вид, что ест. Хвалила, целовала дочку в макушку.

— Ты моя умница! Моя помощница!

Баловала. Да, баловала. Все, что просила — покупала. Последнее отдавала. Куклы, платья, потом телефоны, планшеты. Сама в одних туфлях десять лет ходила, зато у Кати — три пары кроссовок.

— Мам, все девочки на море ездят! — ныла Катя в старших классах.

И Мария брала подработку. Мыла полы в офисах ночами, чтобы дочь съездила в Турцию. Пусть не хуже других.

А потом Катя закончила школу. Мария мечтала — институт, хорошая профессия. Накопила на платное обучение.

— Мам, я замуж выхожу!

— Как замуж? За кого?

— За Игоря. Из интернета. Он богатый, у него бизнес!

Мария не верила. Какой бизнес? Откуда? Просила показать, познакомить.

— Ты просто завидуешь! — кричала Катя. — Что я буду жить хорошо, а не как ты — на ферме вонючей!

Ферма. Так дочь называла ее работу в совхозе. Дояркой, да. Но эта « вонючая ферма » их кормила все эти годы.

Катя уехала. Мария плакала, просила одуматься. Бесполезно.

Через год дочь вернулась. Беременная, заплаканная, с синяком под глазом.

— Мам, можно я поживу?

Конечно, можно. Мария обняла, успокоила, накормила. Своя же кровь.

— Что случилось?

— Он… он меня выгнал. Сказал, что я его обманула.

— Как обманула?

Катя замялась, потом призналась. Специально забеременела, таблетки не пила. Думала — привяжет богатого мужика.

— Катюш, но это же…

— Что? Что?! — взвилась дочь. — Я хочу нормально жить! Не как ты!

Опять — не как ты. Мария промолчала.

Первые недели было терпимо. Катя отсыпалась, приходила в себя. Мария ухаживала, готовила, что просила.

Потом начались капризы.

— Мам, я хочу манго!

— Катюш, у нас в поселке манго не продают.

— Съезди в город!

— Милая, это два часа в один конец. И дорого.

— Тебе жалко для внука?!

И Мария ехала. В старой маршрутке, потом на автобусе. Покупала манго по бешеной цене. Везла назад.

— Фу, оно перезрелое! Выброси!

Терпела. Беременная же, гормоны.

Но дальше — хуже.

— Мам, от тебя воняет! Помойся!

— Я с работы, Катюш. Сейчас в душ схожу.

— Вечно ты со своими коровами! Противно!

Мария мылась по три раза. Меняла одежду в сенях, чтобы запах не заносить. Все равно дочь морщилась.

— Может, не будешь на эту ферму ходить?

— А на что жить? У меня кроме нее ничего нет.

— Пенсию получаешь же!

— Пенсия — двенадцать тысяч. На них далеко не уедешь.

— Нормально! Мне и ребенку хватит!

Мария не поверила своим ушам. Дочь хочет жить на ее пенсию?

Но это было только начало.

— Мам, перепиши на меня квартиру.

— Зачем?

— Ну как зачем? Мне с ребенком жить надо! А ты что, вечно будешь?

Вечно. Будто она уже в могиле.

— Катя, это наш дом. Общий.

— Мам, не жадничай! Тебе он зачем? В деревню уедешь к бабушке!

Бабушка умерла пять лет назад. Дом в деревне развалился. Но Катя об этом не помнила. Или не хотела помнить.

— Я никуда не поеду.

— А где я жить буду?!

— Здесь. Со мной.

— С тобой?! В одной квартире?! Ты с ума сошла!

И пошло-поехало. Каждый день — скандалы. То не так приготовила, то не то купила. Денег мало дает, внуком не интересуется.

— Ты эгоистка! Всю жизнь только о себе думаешь!

Мария слушала и удивлялась. О себе? Когда она о себе думала? Когда ночами не спала, укачивая маленькую Катю? Когда последние копейки тратила на ее наряды?

А потом случилось то, что переполнило чашу.

Мария вернулась с дежурства раньше. Устала, хотела чаю попить. А на кухне — Катя с подругой Аллой.

— …и представляешь, эта старая корова все никак не сдохнет! Сидит тут, воняет. Я ей говорю — вали в деревню! А она уперлась!

— Так выгони ее! — советовала Алла. — Скажи, что беременной тяжело, нервы.

— Да я пробовала! Она квартиру не переписывает, дура старая! Думает, я ее наследства лишу!

— А что, если через суд? Типа, недееспособная?

— О, точно! Надо справку достать, что у нее маразм!

Мария стояла за дверью, и сердце разрывалось. Это ее дочь? Ее Катюша? Которую она любила больше жизни?

Вошла на кухню. Катя с Аллой замолчали.

— Мам, ты рано…

— Собирай вещи.

— Что?

— Собирай вещи и уходи. Сегодня же.

— Ты спятила?!

— Нет. Я наконец прозрела. Ты права — я дура. Вырастила паразита.

— Как ты смеешь?!

— А как ты смеешь? Старой коровой называть, маразм искать? Это я тебя паразитом назвала, и не ошиблась!

Катя побледнела. Алла тихо встала, пробормотала что-то про дела и смылась.

— Мама, я не то имела в виду…

— Я все слышала. Все. Теперь вон. У тебя час на сборы.

— Но я беременная!

— И что? Ты взрослая женщина. Хотела жить отдельно — живи. Где хочешь.

— У меня денег нет!

— Найдешь. К отцу ребенка езжай. Или работать иди. Я в твои годы уже пять лет пахала.

— Ты меня выгоняешь?!

— Да. Выгоняю. И не смей больше на пороге появляться.

Вот так они и оказались в коридоре. Катя с чемоданом, Мария — с каменным сердцем.

Крики на лестнице продолжались минут десять. Потом Катя ушла.

Мария заперлась, села на пол и заплакала. Впервые за долгое время — навзрыд.

Утром весь подъезд гудел. Бабка Зина первая постучалась.

— Маш, это правда? Ты Катьку выгнала?

— Правда.

— Но она же беременная!

— Знаю.

— Как же так? Родная дочь!

Мария посмотрела на соседку устало.

— Хочешь, расскажу, какая она родная?

И рассказала. Про манго, про ферму вонючую, про квартиру и маразм. Зина слушала, качала головой.

— Надо же… А такая девочка хорошая была.

— Была. Я сама виновата — избаловала.

Новость расползлась по поселку быстро. Сначала осуждали — мать-изверг. Потом, узнав подробности, сочувствовали.

— Правильно сделала! — говорила продавщица Люся. — Нечего на шее сидеть!

— Сама виновата! — возражала учительница Нина Павловна. — Надо было строже воспитывать!

Мария не спорила. И так, и так правда.

Катя пропала на полгода. Мария места себе не находила — где дочь, что с ней, родила ли? Но звонить не решалась. Выгнала — значит, выгнала.

А потом, в один весенний день, раздался звонок в дверь.

Катя стояла на пороге с коляской. Похудевшая, бледная, с потухшими глазами.

— Привет, мам.

— Привет.

— Можно войти?

— Входи.

Прошли на кухню. В коляске спала девочка — копия Кати в младенчестве.

— Как назвала?

— Маша. В твою честь.

Мария кивнула. Наливала чай, доставала печенье. Руки дрожали.

— Где жила?

— У Аллы сначала. Потом в общаге при роддоме. Потом… неважно.

— Отец?

— Какой отец? Он отказался. Сказал — не его.

— Но ты же суд хотела…

— Хотела. Да только доказать ничего не смогла. Он богатый, адвокаты хорошие. А я…

Катя замолчала. Маша в коляске зашевелилась, заплакала. Катя взяла ее на руки неумело, словно боялась сломать.

— Есть хочет.

— Покорми.

— Я… я не могу. Молока нет. Смесь нужна.

Мария пошла к шкафу, достала банку.

— Вот. Я купила на всякий случай.

— Ты знала, что я приду?

— Надеялась.

Кормили Машеньку вместе. Мария показывала, как держать бутылочку, как срыгнуть воздух.

— Мам, я… я прошу прощения. За все.

— Знаю.

— Ты простишь?

— Ты моя дочь. Плохая, избалованная, но моя.

Катя заплакала. Тихо, беззвучно.

— Мам, можно я поживу? Недолго, честно! Только пока на ноги встану!

— А работать будешь?

— Буду! Куда угодно пойду! Посуду мыть, полы драить!

— От фермы не воротить будешь?

— Нет! Я с тобой буду ходить, если возьмут!

Мария усмехнулась. Вот теперь — другой разговор.

— Ладно. Живи. Но условия мои.

— Любые!

— Первое — работаешь. Второе — никаких капризов. Третье — с Машей сидишь сама, я только помогаю. Четвертое — учишься. Заочно хоть, но институт заканчиваешь.

— Мам, да! Все, что скажешь!

Вечером укладывали Машеньку вместе. Девочка сопела, причмокивала во сне.

— Хорошенькая, — шептала Мария. — Вся в тебя.

— Мам, а ты думаешь, я смогу? Хорошей матерью стать?

— Не знаю. Но попытаться стоит.

— Я столько ошибок наделала…

— Все делают. Главное — выводы сделать.

Катя кивнула. Погладила дочку по головке.

— Знаешь, я там, в общаге… Я поняла. Как тебе тяжело было. Одной, со мной.

— Было. Но я не жалею.

— Почему?

— Потому что ты моя дочь. Плохо воспитанная, но любимая.

Утром Мария проснулась от запаха блинов. Катя стояла у плиты, пытаясь перевернуть подгоревший блин.

— Ой, мам, прости! Разбудила?

— Ничего. Что это?

— Завтрак хотела сделать. Ты всегда вставала рано, готовила…

Блины были кривые, подгоревшие. Но Мария ела и хвалила.

— Вкусно. Молодец.

— Правда?

— Правда. Научишься еще.

После завтрака пошли на ферму. Катя морщилась от запаха, но молчала. Помогала, как могла — воду носила, сено раскладывала.

— Тяжело? — спросила Мария.

— Нормально. Привыкну.

И привыкла. Через месяц уже сама доила, не боялась коров. Машеньку с собой брали — спала в коляске в подсобке.

Вечерами Катя училась. Поступила на заочное в педагогический — детей любила, оказалось.

— Мам, смотри! Первая пятерка!

— Умница!

Иногда вспоминали тот день. Когда Мария выгнала, а Катя кричала на весь подъезд.

— Страшно было? — спрашивала дочь.

— Очень. Думала — а вдруг правда что случится?

— А я думала — все, конец. Никому не нужна.

— Нужна. Просто надо было встряску получить.

Машенька росла. Первая улыбка, первый зуб, первый шаг. Катя записывала все в тетрадку.

— Чтобы не забыть. Ты про меня записывала?

— Некогда было. Работа, дом.

— Прости…

— Хватит извиняться. Что было, то прошло.

Но не все прошло. Однажды вечером Катя сидела задумчивая.

— Мам, а если бы я тогда не вернулась?

— Вернулась бы. Рано или поздно.

— Откуда знаешь?

— Потому что ты моя дочь. А я твоя мать. Это не выбирают.

Прошел год. Катя устроилась помощником воспитателя в садик. Зарплата маленькая, но ей нравилось. Машенька ходила туда же — под присмотром.

А потом случилось неожиданное.

— Мам, можно я с тобой серьезно?

— Говори.

— Я… я встретила человека. Хорошего. Он тоже один с ребенком.

— И?

— Он предложил встречаться. Но я боюсь. Вдруг опять…

— А ты его любишь?

— Не знаю. Он добрый. Маше нравится.

— Тогда попробуй. Только честно, без обманов.

— А если не получится?

— Значит, не судьба. Главное — Машу не бросай. Что бы ни было.

Катя кивнула. Обняла мать.

— Спасибо. За все.

— Не за что. Я просто мама.

Вечером, укладывая внучку, Мария думала. Сколько ошибок наделала. Избаловала дочь, не научила ценить чужой труд. Получила паразита, как сама и сказала в сердцах.

Но жизнь дала второй шанс. И дочери, и ей. Может, с Машенькой получится лучше? Не избаловать, но и любовью не обделить?

— Баба! — пролепетала внучка во сне.

— Спи, солнышко. Баба рядом.

Всегда рядом. Что бы ни случилось. Потому что семья — это не только радость. Это и боль, и прощение, и второй шанс.

Мария Семёновна долго ещё вспоминала тот день, когда Катя с чемоданом стояла в подъезде, а соседи косились на них, как на спектакль. В памяти всё отложилось — как остро, будто вчера. И в то же время — словно целая жизнь прошла.

Теперь же всё изменилось. В доме снова звучал детский смех, а маленькая Машенька становилась новым светом в серой рутине. Но радость с горечью всегда идут рядом.

Первая весна втроём

Катя, действительно, держала слово. Устроилась сначала уборщицей в школе, потом стала помогать на ферме. По вечерам сидела над учебниками. Иногда срывалась, уставала — но уже не было прежних криков и капризов.

Мария наблюдала за дочерью и удивлялась: будто другой человек. Где та избалованная девчонка, что швыряла манго в мусор? Эта Катя умела вставать в шесть утра, чтобы сварить кашу дочке, потом бежать на работу, вечером учить педагогические конспекты.

Однажды ночью, когда Машенька никак не хотела засыпать, Мария услышала, как Катя шепчет:

— Потерпи, доченька. Мамочка у тебя теперь правильная будет. Не такая, как раньше.

Сердце у Марии сжалось. Хотела сказать что-то, но промолчала. Слова бы всё испортили.

Соседи

Сначала их отношения с соседями были напряжённые. Многие помнили тот скандал, когда Катя на весь подъезд кричала.

— Опять вернулась? — язвительно заметила однажды бабка Зина. — Надо же, а мать-то у неё золотое сердце, простила.

Мария только плечами пожала. Не объяснять же каждому.

А потом, когда соседи стали видеть, как Катя тащит коляску без лифта, как по вечерам с Машей гуляет во дворе, как ходит уставшая, но не ноет, — отношение постепенно менялось.

— Ничего, девка крепкая, — вздыхала Зина. — Может, ещё толк выйдет.

Первые шаги Машеньки

Когда Машеньке исполнился год, она сделала первые шаги. Это случилось прямо на ферме: Катя держала её за ручку, а коровы фыркали рядом. Девочка вдруг отпустила мамину ладонь и сделала три шатающихся шага прямо к бабушке.

Мария рассмеялась и подняла внучку на руки.

— Вот она какая у нас! Настоящая помощница!

Катя улыбалась сквозь слёзы.

— Мам, я так счастлива…

Тень прошлого

Но прошлое не отпускало. Вечерами Катя иногда сидела у окна и смотрела в темноту.

— Думаешь о нём? — тихо спрашивала Мария.

— Иногда. Знаешь, мне не столько его жалко… сколько себя той, дурой. Как я могла? Как могла бросить тебя ради мечты о богатстве?

Мария вздыхала.

— Мы все ошибки делаем. Главное — чтобы не повторять.

Катя кивала. Но тень всё равно оставалась в глазах.

В садике

Когда Катя устроилась в детский сад помощницей воспитателя, всё вокруг засияло новыми красками.

— Мам, представляешь, дети ко мне тянутся! Я сначала боялась — вдруг не справлюсь. А они — обнимают, рисуют открытки…

— Ты детям нравишься, потому что искренне с ними, — говорила Мария. — А это самое главное.

Катя впервые за долгое время почувствовала, что нужна. Не просто как «дочка Марии Семёновны», не как «брошенка богатого мужа», а как сама себе.

Первая беда

Но жизнь редко бывает ровной. Машенька заболела — температура под сорок, кашель, бронхит.

Катя носилась по врачам, сидела ночами у кроватки. Мария помогала, чем могла, но сама еле держалась на ногах — простуда тоже подхватила.

В какой-то момент Катя сорвалась:

— Мам, я боюсь! Вдруг она умрёт?!

— Тише, дочка, — Мария обняла её. — Всё будет хорошо. Мы справимся.

И справились. Через неделю Машенька пошла на поправку. Но именно тогда Катя до конца осознала: быть матерью — это не игрушки и не красивые фото. Это бессонные ночи, слёзы и страх.

— Мам, — сказала она однажды, — я теперь понимаю, как тебе было со мной. И стыдно до смерти.

— Хватит себя мучить. Главное — что теперь понимаешь.

Новый человек

Катя всё же решилась начать отношения с тем самым мужчиной, о котором упоминала. Его звали Андрей, он работал водителем автобуса, воспитывал сына семи лет.

Сначала приходил просто помочь: то коляску донесёт, то продукты занесёт. Потом стал задерживаться на чай.

Машенька тянулась к нему, а его сын быстро подружился с девочкой.

Мария наблюдала и молилась: лишь бы Катя снова не наделала глупостей.

— Мам, он другой. Не такой, как Игорь. Простой, честный, — шептала дочь.

— Смотри сама. Только спешить не надо.

Испытание

Через полгода Андрей предложил Кате переехать к нему.

— Мам, что делать? — металась она. — С одной стороны, страшно. А с другой — ведь это шанс…

Мария смотрела на неё долго.

— Ты уже взрослая. Решай сама. Только знай: дом у тебя всегда есть. Вернёшься — приму. Но сначала подумай, не ради ли удобства ты идёшь. Жить — это не только «чтобы помогали». Это ответственность.

Катя вздохнула.

— Я подожду. Не хочу снова ошибиться.

И правильно сделала. Андрей не торопил, продолжал помогать и оставался рядом.

Вторая весна

Жизнь понемногу налаживалась. Катя училась, работала, воспитывала Машу. Мария радовалась каждой мелочи: как внучка учится говорить «баба», как Катя приносит зарплату и гордо кладёт на стол:

— Вот, мам, я сама заработала!

Мария улыбалась.

— Молодец. Ты у меня теперь настоящая.

Визит из прошлого

Но однажды в дверь позвонили. На пороге стоял… Игорь. Тот самый. С дорогими часами, ухоженный, самодовольный.

— Привет, — сказал он, глядя на Катю. — Я хочу увидеть дочь.

Катя побледнела.

— У тебя нет дочери. Ты отказался.

— Документы можно пересмотреть. Я всё-таки отец.

Мария шагнула вперёд:

— Уходи. Здесь тебе нечего делать.

Но Игорь не собирался так просто. Начались звонки, угрозы. Он требовал ДНК-тест.

Катя плакала:

— Мам, он же может забрать Машу!

Мария прижала её к себе:

— Никто у нас её не заберёт.

Дело дошло до суда. Но Игорь быстро остыл, понял, что это обернётся скандалом, и исчез.

После этого Катя ещё сильнее оценила спокойную, простую жизнь рядом с матерью.

Маленькие радости

Годы шли. Машенька подросла, пошла в садик, потом в первый класс.

— Баба, смотри, у меня пятёрка! — кричала она, вбегая домой.

Мария смеялась, целовала её.

Катя уже не боялась будущего. Она училась, получала диплом, строила отношения с Андреем. Но главное — она наконец-то научилась ценить простое: тёплый чай вечером, смех дочери, крепкие руки матери.

Эпилог

Когда Машеньке исполнилось десять, Мария Семёновна сидела на скамейке у дома и смотрела, как внучка бегает по двору. Катя стояла рядом, поправляла платок на её плечах.

— Мам, спасибо тебе. Если бы тогда ты меня не выгнала… я бы, наверное, пропала.

Мария вздохнула.

— Тяжёлое было решение. Я каждую ночь плакала. Но иногда надо отпустить, чтобы человек вернулся другим.

Катя обняла её.

— Ты у меня самая мудрая.

Мария улыбнулась и погладила её по голове — словно снова ту маленькую девочку в пижамке с зайчиками.

Машенька подбежала, села на колени к бабушке.

— Баба, а ты всегда будешь с нами?

Мария посмотрела на небо, потом на дочь и внучку.

— Всегда. Даже когда меня рядом не будет, я всё равно с вами. В сердце, в памяти, в ваших делах.

Катя тихо ответила:

— Мы тебя никогда не забудем.

И Мария знала: жизнь её была непроста, полна ошибок и боли. Но у неё было самое главное — семья. Испытанная, израненная, но настоящая.

А значит, всё было не зря.