«Папа раздал свою любовь на две семьи, а потом сдох, и теперь мы, блядь, должны это как-то переварить» Отец Ирины был старше мамы на пятнадцать лет. Одевался он строго, даже старомодно. Всегда носил брюки, рубашку, пиджак или джемпер. Никаких кроссовок и футболок. Он совсем был не похож на пап её подруг. Ира его просто обожала. Когда он приходил с работы, она бежала ему навстречу, папа подхватывал её на руки и спрашивал, заглядывая в глаза: – Как прошёл день у моей принцессы? Ире очень нравилось, когда папа её так называл. Она обнимала его и вдыхала неповторимый запах, лучший запах в мире, запах счастья – смесь одеколона, сигарет и ещё чего-то, чему она не знала названия. – А я разве не принцесса? – спрашивала мама и обиженно надувала губы, напрашиваясь на свою порцию комплиментов. Папа на одной руке держал Иру, а другой обнимал маму, целовал её в щёку и говорил: – Вы две мои самые любимые принцессы.
Ира с удовольствием играла в эту игру, которая повторялась каждый день. Когда Ира стала старше, игра сама собой прекратилась. Ира по-прежнему выходила встречать отца, но уже не бросалась к нему с визгом и щенячьей радостью, а сдержанно говорила: – Привет, пап. – Привет, – отвечал он, вешая пальто или плащ на вешалку и почему-то не глядя на неё. Ира и сама не хотела, чтобы он брал её на руки и подбрасывал вверх, как маленькую, но почему он не смотрит ей в глаза, как раньше? Не называет её принцессой? – Ты снова на работе задержался? – спросила Ира. – Да. Что делать? Работа у меня такая. – Какая такая? – Я же начальник, хоть и небольшой. – Он приглаживал рукой волосы и проходил мимо неё в комнату. Ира чувствовала, что он врёт. Ни на какой работе он не задержался. Подумаешь, начальник мастерской по ремонту бытовой техники. Бывало, конечно, клиент просил срочно отремонтировать холодильник или пылесос, но клиенты, готовые платить по двойному тарифу за скорость ремонта, попадались нечасто. Люди соглашались подождать, лишь бы не переплачивать. Но в последнее время отец задерживался часто, а домой приходил без цветов. Он и в выходные уходил «на работу» часа на два-три. Возвращался задумчивый и молчаливый. Во всём этом Ира чувствовала тайну и ложь. Вот и в этот раз он задержался на работе. – Привет. Как дела в школе? Мама дома? Отец спросил, а сам смотрел поверх Ирины. Она знала, что папа задаёт дежурные вопросы по привычке, и не ждёт на них ответа.
Она и не ответила. Говорят, женская интуиция есть даже у девочек. И этой своей детской интуицией Ира понимала, что отец изменился, что в их семье что-то происходит. Не просто же так у мамы в последнее время покрасневшие глаза. При Ире они старались не ругаться, но и не шутили, как раньше, разговаривали словно через силу. И запах от отца был не такой, как раньше, и именно в те дни, когда он «задерживался на работе». Отец выглядел виноватым и расстроенным. Атмосфера в квартире стояла напряженная, наэлектризованная. Ира как-то поделилась своими переживаниями с мамой. – Между людьми бывают периоды напряжения и усталости. Но они проходят, если люди любят друг друга, – неохотно ответила мама. – А если не любят? – спросила Ира. – Если не любят, то расходятся. И пытаются построить счастье с другими. Но не всегда это получается. – А вы с папой ещё любите друг друга? – Ты задаёшь слишком сложные вопросы. Не на все вопросы есть однозначные ответы, – раздражалась мама. И Ира замолкала, закрывалась в своей комнате. Получается, что родители устали друг от друга? Но она-то тут причём? От неё устали тоже? Они больше не любят друг друга, а значит, и её? И что, они разведутся? Действительно, столько вопросов, на которые нет ответов. Тем летом родители так и не собрались в отпуск на юг. Отец работал, а мама с Ирой уехали на дачу к бабушке. Отец в выходной к ним не приехал, как, бывало, раньше. Ира подслушала, как бабушка ругала маму, что оставила отца одного в городе. – И так семья на одном честном слове держится, а ты дала ему полную свободу. Ладно он натворил дел, ты-то что творишь? – Мама, не рви мне сердце. Не привязывать же его к себе. Будь что будет. Я ко всему готова. – устало отвечала мама. – Ну и дура. Такими мужиками не разбрасываются. А я считаю, ради Ирки могла бы потерпеть. С какой стати отдавать его за просто так какой-то…? -Ба, вы о чем? Папа уходит от нас? – Ире надоело подслушивать, и она вошла на кухню, где ба с мамой шептались. – Подслушиваешь? Не лезь во взрослые разговоры. Никто никуда не уходит. Это мы сериал обсуждаем. – Ага. Сериал. Что я, маленькая что ли? – возмутилась Ира. – Иди, говорю, не мешай, – отмахнулась бабушка. – Я не маленькая. И все понимаю. – А если не маленькая, то не лезь, разберутся без тебя. Отец всё-таки приехал через две недели забрать их в город. Ира обрадовалась, мама тоже приоделась, по-другому волосы уложила. Но между родителями всё равно искрили оголённые провода. Мама спрашивала о чём-то незначительном, отец односложно отвечал или молчал. И с каждым днём атмосфера в семье накалялась. Ира любила декабрь. Во-первых, в середине месяца у неё был день рождения. А через две недели после него Новый год. Декабрь – время самых любимых праздников. После школы Ира с подружками ходили в кино на комедию.
Они вышли из кинотеатра довольные, возбуждённые. Вспоминали понравившиеся моменты, фразы и звонко смеялись. Ира училась уже в девятом классе. На улице шёл снег, было по-новогоднему красиво. На центральной площади уже установили высокую и красивую ёлку. Все витрины бутиков и магазинов украшены разноцветными гирляндами, и даже деревья. – Так домой не хочется. Может, купим мороженое? – спросила Лена. – Куда тебе? Сляжешь с ангиной, а Ромка на новогоднем вечере будет танцевать с Сипягиной. – И девчата снова рассмеялись. Они подшучивали над влюблённой в Ромку подругой. Хотя и завидовали ей. Они-то пока не встречались с парнями. Лена обиделась и хотела уйти, но в этот самый момент Ира увидела отца. Она хотела окликнуть его, а потом увидела рядом с ним незнакомую девочку, примерно её возраста. – Спрячь меня, – сказала она и встала за спиной Лены, а та ничего не понимая, завертела головой, пытаясь увидеть, от кого спряталась Ира. – Да стой ты, не вертись, – попросила Ира. Отец с девочкой прошёл мимо, не заметив её. – Это же твой отец! – зашептала Рая. – А с кем это он? Ира какое-то время смотрела им вслед, потом торопливо попрощалась с подругами и пошла следом. А может она ошиблась? Да нет, это его пальто. В этот момент отец наклонился к девочке и что-то сказал. Она увидела его профиль. Ошибки быть не может.
Это отец. Они с девочкой тоже были в кино? Кто это? А мама знает? Почему-то Ира была уверена, что знает. Отец с девочкой сели в трамвай и уехали. А Ира не успела заскочить в него. Она шла домой, раздираемая сомнениями, вопросами и дурными предчувствиями. Вот уж на эти вопросы должны быть ответы. Как же надоели эти тайны. Слишком их в последнее время стало много. Если никто не хочет говорить правду, отвечать на вопросы, она выяснит всё сама. Вот спросит у отца, и пусть он только попробует ей не ответить. Но задать вопросы она не успела. К вечеру у Иры поднялась высокая температура, заболело горло, и ей стало не до вопросов. А когда она поправилась, отец ушёл от них. Мама отказалась объяснить Ире случившееся. Сказала, что не хочет и не может пока говорить об этом. Потом как-нибудь.
Отец ушёл тихо. Без скандалов, без хлопанья дверьми, без объяснений. Просто собрал свои вещи и уехал. Вроде бы даже не все вещи — часть одежды, книги, какие-то бумаги остались. Он будто оставил их специально, чтобы Ира и мама каждую минуту чувствовали его присутствие в квартире.
Первые дни они жили словно в полусне. Мама ходила по дому молча, часто закрывалась на кухне, сидела там с чашкой чая и сигаретой. Ира пыталась к ней обращаться, задавать вопросы, но мама отмахивалась:
— Потом. Я не могу сейчас.
А потом это «потом» так и не наступало.
Через неделю отец позвонил. Маме. Ира услышала его голос через тонкую перегородку между кухней и коридором. Он говорил тихо, глухо, будто виновато. Мама тоже говорила тихо, но её голос дрожал. В какой-то момент она сорвалась, закричала:
— Ты хоть понимаешь, что ты с нами сделал? — и тут же заплакала.
Ира влетела на кухню, схватила трубку:
— Папа! Что происходит? Ты вернёшься?
С той стороны повисла тишина. Потом отец выдохнул:
— Ирочка… я тебя очень люблю. Но я теперь живу… в другом месте. Ты подрастёшь и поймёшь.
— С кем в другом месте? — закричала она. — С той девочкой? Я видела вас!
Снова тишина. Ира слышала только своё сердцебиение. А потом короткие гудки. Он повесил трубку.
Мама долго сидела с закрытым лицом. Ира поняла, что больше никаких ответов не получит. Все вопросы будут повисать в воздухе, как ядовитые облака.
В школе Ира стала замкнутой. Подруги сначала пытались её расшевелить, но вскоре отстали. Никто не любит слишком сложных историй — у каждой свои беды.
А дома началась странная жизнь. Вроде всё как обычно: уроки, ужины, уборка. Но атмосфера — как будто кто-то вырвал из квартиры сердце.
Весной Ира решилась: она поехала к отцу сама. Адрес узнала у бабушки. Та сначала сопротивлялась, говорила:
— Не лезь, это взрослое дело.
Но потом всё же проболталась, будто нарочно.
Новый дом был в соседнем районе, панельная многоэтажка. Ира дрожала, стоя у подъезда. Но зашла. Позвонила.
Дверь открыла женщина. Молодая, ухоженная, в домашнем халате. На вид — лет тридцать. Глаза настороженные.
— Ты, наверное, Ира? — сказала она.
Ира кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Женщина позвала:
— Саша, к тебе.
Отец вышел в коридор. В спортивных штанах, без рубашки, с полотенцем на шее. Совсем другой. Не строгий, не важный, а какой-то расслабленный, даже чужой.
— Ирочка… — он сделал шаг к ней, но Ира отступила.
— Это кто? — выпалила она, показывая на женщину.
— Это… Ольга. — Он замялся. — Мы живём вместе.
— А та девочка? — голос Иры сорвался.
Из комнаты выглянула девочка лет пятнадцати. Та самая. Она посмотрела на Иру с лёгким вызовом, будто знала, кто перед ней.
— Это Лера, дочь Ольги, — сказал отец. — Мы… теперь семья.
Ира почувствовала, как земля уходит из-под ног. Слово «семья» ударило в голову, как камень.
— А мы? Мы кто? — крикнула она. — Мы тебе кто теперь?
Отец замолчал.
Ира развернулась и выбежала, хлопнув дверью.
После этого разговора она перестала ждать. Внутри словно щёлкнуло: всё, он не вернётся. У него другая жизнь, другая «принцесса».
Но легче от этого не стало. Напротив, начался долгий период злости. На отца, на мать, на бабушку, на саму себя. Она устраивала сцены, срывалась на крики, могла швырнуть тетрадь или захлопнуть дверь так, что в квартире звенели стёкла.
Мама терпела. Иногда плакала. Иногда кричала в ответ. Но чаще молчала.
Лето после девятого класса стало переломным. Ира поехала поступать в колледж, решила не оставаться в школе. Хотелось скорее оторваться от прошлого, от дома, от этого вязкого воздуха, где каждое утро напоминало об отцовском предательстве.
В колледже всё было иначе. Новые люди, новые правила. Там никто не знал её истории. Можно было быть просто Ирой, без этого клейма «брошенной».
И всё равно прошлое тянулось за ней, как тень.
Отец иногда звонил. Сначала раз в неделю, потом реже. Старался говорить про учёбу, про здоровье. Никогда — про то, что случилось. Никогда — про вину.
— Я всё равно тебя люблю, — говорил он.
— Ты врёшь, — отвечала Ира и отключалась.
Однажды, в ноябре, мама вернулась домой с красными глазами и сказала:
— Твой отец умер.
Слова ударили, как ледяная вода.
Ира даже не сразу поняла. «Умер»? Так просто? Без предупреждения?
— Как? — спросила она.
— Инфаркт. В мастерской.
Ира замолчала. Казалось, что сердце остановилось. Она не плакала. Ни в тот вечер, ни на похоронах. Стояла, смотрела на гроб, на людей вокруг. Видела Ольгу, Леру. Те плакали навзрыд. Мама держалась прямо, хоть и дрожала.
А Ира — ничего. Пустота.
Плач пришёл позже. Ночью. Она сидела в своей комнате, и из неё вырывались звуки — не похожие на рыдания, а какие-то звериные. Её выворачивало от того, что отец раздал свою любовь на две семьи. Что никого по-настоящему не выбрал. Что оставил всех.
А теперь его нет. И всё — без объяснений, без финала.
Дальше жизнь пошла своим чередом. Но с того момента Ира будто жила сразу в двух мирах. В одном — колледж, друзья, новые парни, прогулки. В другом — вечное ощущение предательства и незавершённого разговора.
Она часто прокручивала в голове: а если бы тогда, у дверей новой квартиры, она осталась и выслушала? Если бы задавала другие вопросы? Если бы простила?
Но всё это — «если» теперь было бессмысленным.
Прошли годы.
Ира выросла. Получила диплом, устроилась на работу, сняла квартиру. Мама состарилась, стала спокойнее, мудрее. С Лерой они иногда сталкивались — в институте, в городе. Без вражды, но и без тепла. Словно чужие, которых связала только одна трагедия.
Иногда Ира пыталась писать дневник, чтобы выгрузить из себя боль. Страницы были полны гнева, проклятий и вопросов к отцу. «Зачем? Почему? Почему ты выбрал так?»
Но ответа не было.
Однажды, разбирая старые бумаги, она нашла его тетрадь. Обычную, клетчатую, с исписанными страницами. Там были заметки: о работе, о клиентах, какие-то черновики писем. А между ними — несколько строк про неё.
«Ира стала взрослой. Уже не моя принцесса, а самостоятельная девочка. Я боюсь потерять её. Я всё делаю неправильно».
Эти слова вонзились в сердце. Он ведь боялся. Но всё равно сделал неправильно.
Ира долго сидела с этой тетрадью. Потом аккуратно положила её в ящик, где хранились самые важные вещи. Не потому, что простила. А потому, что это была единственная ниточка, связывающая её с отцом.
Она поняла: любая семья — это не только любовь, но и раны. И иногда эти раны никогда не заживают.
И всё же жизнь продолжалась.
Ира выстраивала своё счастье осторожно, с опаской. Долго не доверяла мужчинам, ждала подвоха. Но однажды встретила человека, с которым смогла быть честной. Она рассказала ему всю историю, без прикрас. Он выслушал и сказал:
— Ты не виновата. Виноват он. Но и он был живым человеком, со слабостями. Не ангел, не монстр. Просто человек.
Эти слова стали для Иры спасением.
Иногда, в декабре, в свой день рождения, она всё ещё ловила себя на том, что ждёт: дверь откроется, отец войдёт с цветами и скажет: «Как прошёл день у моей принцессы?»
Но дверь оставалась закрытой.
Ира улыбалась сквозь слёзы. И знала: всё, что было, останется с ней навсегда. И любовь, и предательство, и пустота.
Она научилась жить с этим. Не забывать, но и не позволять прошлому сжечь будущее.
Когда Ира стала матерью, многое вдруг прояснилось.
Беременность она переживала тяжело, с тревогами, бессонными ночами и страхом. Но когда впервые взяла на руки сына, поняла, что такое настоящая безусловная любовь. Та самая, о которой столько слышала, но в которую до конца не верила.
Она смотрела на крошечное лицо, на крошечные пальчики, и внутри вспыхивала яркая клятва: «Я никогда не предам тебя. Никогда не уйду. Никогда не дам почувствовать то, что когда-то чувствовала сама».
Но вместе с клятвой приходил и страх. А вдруг всё повторится? А вдруг в каждом мужчине живёт эта склонность — уходить, искать ещё одну семью, делить любовь? Она старалась доверять мужу, но иногда просыпалась ночью, видела, что он переписывается в телефоне, и сердце замирало.
— Что делаешь? — спрашивала она.
— Работа, переписка по проекту, — спокойно отвечал он.
Ира кивала, но внутри скреблась знакомая паника.
С годами она научилась контролировать эти вспышки. Но страх остался глубоко внутри. И каждый раз, когда сын подходил к отцу и радостно кричал:
— Папа пришёл! — у Иры перехватывало дыхание.
Она видела себя в этом мальчике. И в его радости — ту же, что была когда-то у неё. Только теперь она знала: эта радость может оказаться хрупкой.
Однажды вечером, разбирая вещи в шкафу, она наткнулась на старый конверт. Там лежали несколько фотографий: она маленькая с папой в парке, мама в молодости, семейные прогулки. Снимки, сделанные ещё до того, как всё рухнуло.
На одной фотографии отец держал её на руках и смотрел так, как будто в мире не существовало ничего важнее. Ира долго смотрела на этот снимок, пытаясь совместить два образа: того мужчины, который звал её принцессой, и того, кто потом ушёл.
И вдруг поняла: оба этих образа были настоящими. Он действительно её любил. И действительно предал. Эти два факта не отменяли друг друга.
Через несколько лет мама заболела. Болезнь прогрессировала быстро, и Ире пришлось взять на себя заботу. Она возила её по врачам, сидела рядом в больничных коридорах, готовила диету. В те долгие вечера они много разговаривали.
Ира впервые решилась спросить:
— Мам, а ты его когда-нибудь прощала?
Мама долго молчала. Потом сказала:
— Прощение — это не одно действие. Это каждый день, когда ты решаешь не сойти с ума от злости. Я не простила его раз и навсегда. Но перестала жить ненавистью. Иначе бы меня давно не было.
Эти слова застряли в памяти.
На сороковой день после смерти мамы Ира снова встретила Леру. Они оказались в одном магазине. Обычная встреча, случайная, но не избежная.
Лера первой подошла.
— Привет. Слышала про твою маму… Прими соболезнования.
— Спасибо, — коротко ответила Ира.
Молчание повисло тяжёлое. Потом Лера сказала:
— Знаешь, я ведь тоже не особо счастлива была. Твой отец для меня был не папой, а чужим мужиком, который всё время пытался усидеть на двух стульях. Нам он тоже не принадлежал.
Ира посмотрела на неё — и впервые увидела не соперницу, а такого же ребёнка, пострадавшего от взрослого эгоизма.
— Получается, мы обе росли в осколках, — сказала Ира.
Лера кивнула.
Они не стали подругами. Но с того дня Ира перестала чувствовать к ней ненависть.
Прошло ещё несколько лет.
Сын вырос, пошёл в школу. Муж продвигался по карьере. Жизнь вошла в ритм.
Но иногда, когда вечером в доме зажигался свет и звучал смех, Ира ловила себя на мысли: «Вот так и должно было быть когда-то у нас. Если бы он не ушёл».
Эти мысли не приносили боли. Скорее — тихую грусть. Она научилась принимать: у каждой семьи своя судьба. У её семьи — такая.
В один из декабрьских дней, в канун её дня рождения, она снова достала ту тетрадь отца. Прочитала строчки о том, что он «всё делает неправильно».
И впервые за многие годы тихо сказала вслух:
— Я тебя прощаю. Но не ради тебя. Ради себя.
И почувствовала, как что-то тяжёлое внутри отпускает.
Годы пролетали незаметно. Сын Иры — Кирилл — стал подростком, потом юношей. Его характер во многом отличался от её собственного в том возрасте. Он был открытый, доверчивый, умел дружить и не боялся говорить о чувствах.
Иногда Ира смотрела на него и думала: «Он счастливее, чем я была тогда. Значит, я сделала всё правильно».
Но однажды Кирилл принёс домой свою первую девушку. Высокая, светловолосая, немного дерзкая в поведении, она сразу понравилась мужу Иры, а вот самой Ире вызвала смутное беспокойство.
После ужина, когда девушка ушла, Кирилл сказал:
— Мам, ты только не вмешивайся, ладно? Я знаю, что ты переживаешь. Но у меня всё под контролем.
Эти слова поразили её. Он знал, что она тревожная. Он чувствовал её тень прошлого. Но при этом оставался уверенным в себе.
Тогда Ира впервые поняла: её история, её боль — не обязаны передаваться дальше. У Кирилла будет своя жизнь, своя любовь. И не обязательно всё повторится.
С годами в Ире укрепилась мысль: никто из нас не застрахован от ошибок. Даже самые близкие люди могут предать, даже самые любящие — уйти. Но это не означает, что сама любовь не имеет смысла.
Она научилась радоваться простым вещам: семейному завтраку, прогулке с сыном, звонку от мужа в середине рабочего дня. Эти мелочи оказались куда прочнее, чем любые клятвы.
Иногда, в редкие минуты одиночества, она доставала старые фотографии. Там были и папины глаза, полные нежности, и мамины улыбки, и её собственное детство.
Ира больше не спрашивала: «Почему он так поступил?» Ответа всё равно не будет. Она лишь тихо говорила:
— Спасибо, что хотя бы немного был с нами. Этого хватило, чтобы я знала, что такое любовь.
И добавляла про себя: «И этого хватило, чтобы я знала, чего больше никогда не хочу».
Эпилог
Зимой, накануне Нового года, в их доме собиралась большая компания: друзья сына, соседи, близкие. В гостиной горела ёлка, пахло мандаринами и хвоей.
Ира стояла у окна, смотрела на огоньки гирлянды и вдруг услышала за спиной знакомый смех — её сын обнимал девушку и шутил, а муж помогал накрывать на стол.
В этот момент она ощутила: дом полон тепла. Никаких тайн, никаких недосказанностей. Всё просто, ясно и честно.
Ира улыбнулась и подумала:
«Папа раздал свою любовь на две семьи, а потом умер. А я смогла собрать свою — целую, неразорванную. И это моя победа».
Она тихо задула свечу на праздничном торте, загадала желание — не для себя, а для сына. Чтобы у него хватило мудрости не повторить чужих ошибок.
И впервые за долгие годы ей стало легко дышать.
Конец.
