– Мы расстаемся. Точнее, уходишь ты, – муж со свекровью выгнали меня из квартиры
Смотрю на экран и не могу понять, что происходит. Чат нашего дома взрывается сообщениями. Это что, новый вид рекламы? Или спам?
Совсем уже соседи кукухой поехали. У нас такое не удивительно… На прошлой неделе бабка с третьего этажа гоняла по двору с веником какого-то мужика, утверждая, что он украл её кота. Кота потом нашли на чердаке. Спал себе преспокойно. Но осадочек остался.
Приходится открыть чат, хотя бы для того, чтобы задушить его писк, но я на автомате пролистываю сообщения. Любопытство — моя вечная слабость.
“Кто устроил бардак на шестом этаже?!”. И все бы ничего, такие скандалы из-за мусора происходят каждый день.
Но…
Сердце пропускает удар. Даже в плюс тридцать семь холодок пробегает по спине, заставляя выпрямиться.
Я живу именно на шестом! И на прикрепленном фото пакеты именно у моей двери!
Нет. Нет-нет-нет.
Это мои вещи. МОИ ВЕЩИ! Я вижу торчащие кроссовки из пакета, и вазу, и…
Боже, это они МОИ счастливые трусы всем подъездом обсуждают?!
Ускоряюсь. Бегу домой. Бок начинает колоть. Организм протестует против внезапной нагрузки. Но адреналин гонит вперёд, заглушая боль и усталость.
Тяжёлая подъездная дверь с кодовым замком. Пальцы дрожат так сильно, что не могу попасть по кнопкам. 1-9-8-4. Промахиваюсь. Снова. 1-9-8-4. Наконец!
Дверь открывается с противным скрежетом. Врываюсь внутрь, чуть не сшибая выходящую соседку. Она что-то возмущённо кричит, но я уже несусь вверх по лестнице. Лифт? Какой лифт? Некогда ждать!
Второй этаж. Третий. Ноги подкашиваются, лёгкие печет. Четвёртый. Пятый. Хватаюсь за перила, подтягиваюсь. Ещё немного. Ещё чуть-чуть.
Шестой.
Замираю на последней ступеньке. Сердце колотится где-то в горле, пульс стучит в висках. Перед глазами плывёт. И я рада была ничего не увидеть, но чёрные мусорные пакеты свалены как попало у моей двери. Из одного вывалилась стопка книг. Из другого торчит рукав моего синего свитера.
Ноги подгибаются. Хватаюсь за стену, чтобы не упасть. Шершавая штукатурка царапает ладони.
Это не может происходить со мной. Это дурной сон. Сейчас проснусь, и всё будет как прежде.
Но тут дверь — МОЯ дверь, дверь квартиры, где я прожила последние пять лет — приоткрывается. В щели появляется знакомое лицо. Галина Петровна. Мать моего мужа.
Она выносит мой старый чемодан. Ставит его поверх пакетов с таким видом, словно выносит мусор.
Открываю рот. Хочу что-то сказать, спросить, закричать. Но голосовые связки не слушаются. Шлепаю губами как рыба. Из горла вырывается только сдавленный хрип.
Галина Петровна смотрит на меня ещё секунду. Её тонкие губы кривятся в подобии усмешки. А потом…
БАМ!
Дверь захлопывается. Громко. Окончательно. Бесповоротно.
Звук эхом разносится по лестничной клетке. Я вздрагиваю всем телом, словно от удара.
Телефон в кармане вибрирует. Механически достаю его. СМС. От мужа.
Миша: “Люд, не реви только.”
“Мама права. Ты безалаберная, совершенно нехозяйственная. И хамка к тому же.”
« И с весом твоим давно пора что-то делать… »
“Мне лучше жениться на Вике.”
“Я ходил с ней на свидания. Она принесла пирожки! Накормила наконец-то домашним!”
“Люд, только не надо истерик. Да, я сплю с Викой уже полгода. Она страстная, раскрепощённая, не стесняется своих желаний. Когда ты последний раз надевала что-то кроме пижамы? Вот и ответ, почему я ухожу.”
“Точнее, мы расстаемся.”
“Уходишь ты.”
“На развод подам завтра.”
« Прости. Так будет лучше.”
Читаю. Перечитываю.
Прости? ПРОСТИ?! Пять лет брака, и всё, что он может сказать — « прости »?
Так будет лучше.
Ага. Лучше. Наверное. Только не мне.
Смотрю на свои вещи, разбросанные по грязному полу. На закрытую дверь квартиры, которую ещё час назад считала своим домом.
В груди поднимается что-то горячее и злое. Не истерика — нет. Что-то гораздо более опасное. Холодная, расчётливая ярость.
Поднимаю голову. За соседскими дверями слышится шёпот. Соседка гремит ключами и выходит в подъезд. С виду милейшая бабулечка. Но у всех есть свои недостатки. Она питает слабость к сплетням.
— Людка, что за бардак ты тут развела.
— Баб Нин, да это не я. Я вообще ухожу.
— А… Это правильно, — кивает и заговорщицки наклоняется, чтобы рассказать страшную тайну. — Люд, а я всё знала! У него же эта, с ногтями! — показывает на своих руках ногти не меньше, чем в полметра.
— Совет им да любовь!
Баб Нина еще что-то причитает, но я не слушаю.
Выворачивая хлам из чемодана, складываю самые необходимые вещи. Папку с документами, к счастью, никто не украл. В отличие от заначки. В маленьком карманчике косметички — пусто. Ну да. Это Миша с мамочкой упустить не могли.
Справляюсь со сборами быстро. Получается чемодан, рюкзак и небольшая сумка.
— Э! Людка! А хлам этот, кому оставила?!
— Пока, баб Нин! А за уборкой это в двадцать восьмую позвоните!
Баба Нина орет мне в спину крайне изобретательным матом, а я, не слушая, спускаюсь по лестнице.
Но ничего. Я ещё покажу им всем. И Мише. И его мамочке. И соседям-зевакам.
Это ещё не конец. Это только начало.
Просыпаюсь оттого, что затекла шея. Кресло в бухгалтерии явно не предназначено для ночёвок — спинка откинута под неправильным углом, подлокотники впиваются в рёбра. Пахнет пылью и старым кофе.
Первые секунды не понимаю, где я. Солнечный луч пробивается сквозь занавески в ромашках. Наш главбух Антонина Семёновна выбрала их лично, сказала, что они создают уют. Сейчас эти ромашки смотрят на меня с немым укором: « Что ты здесь делаешь, милочка? »
А что я делаю? Ах да. Ночую в офисе, потому что муж выставил меня из дома вместе с чемоданами.
Сердце сжимается от этой мысли, как будто кто-то стиснул его в кулаке.
Но запах пыли слишком реален. И затёкшая шея тоже. И мои вещи, сложенные у стены самое, убедительное доказательство того, что кошмар продолжается.
Встаю с кресла. Спина скрипит, как старая дверь. В висках пульсирует боль. Вчера я так и не поела, только выпила воды из кулера. Желудок сводит от голода, но даже думать о еде тошно.
Иду к зеркалу в углу кабинета. Господи, на кого я похожа! Глаза опухшие, тушь размазана. Волосы торчат во все стороны, как у домовёнка Кузи. Пытаюсь пригладить их руками бесполезно.
В сумочке нахожу влажные салфетки, стираю остатки вчерашней войны с лица.
Руки дрожат. Не от холода. Июльское утро уже врывается духотой в приоткрытое окно. От осознания. От страха. От полной растерянности.
Что теперь? Куда идти? К подругам неудобно. У Ленки ребёнок маленький, у Светки свекровь живёт.
Желудок снова скручивает. На этот раз не от голода — от паники. Денег почти нет. На карте тысяч пять с копейками. Зарплата только через две недели.
Заначка сейчас могла бы очень выручить, но свекровь не положила. Или « забыла ». Чтоб жизнь мёдом не казалась.
Сажусь обратно в кресло. Ноги не держат. В груди разрастается паника, как чернильное пятно на белой блузке. Пять тысяч на две недели. И жить негде.
Слышу шаги в коридоре. Сердце проваливается куда-то в желудок. Рабочий день начинается в девять, сейчас только половина восьмого. Кто это может быть?
Дверь распахивается без стука. На пороге — наш директор Виктор Палыч. Лицо у него крайне недовольное.
— Людмила Сергеевна, — начинает он, и я понимаю — всё плохо. Он никогда не называет меня по отчеству. Обычно просто « Люда » или « Людочка ». — Это что за цирк?
Молчу. Что тут скажешь? « Извините, Виктор Павлович, муж выгнал из дома, а мне некуда идти »? Жалкая я. Такая жалкая, что самой противно.
— Охрана доложила, что вы здесь ночевали, — продолжает он, и щёки его наливаются краской. Теперь он похож на варёную сосиску. — Это офис, а не отель! Не общежитие! Что люди подумают?
Какие люди? Хочется спросить. Но я молчу.
— Я не могу допустить… — он запинается, трёт лоб. — В общем, мы вынуждены с вами расстаться. Немедленно.
Что? Слово бьёт под дых, выбивает остатки воздуха. Увольнение? Сейчас?
— Виктор Павлович, я… — голос срывается. — Я всего одну ночь. У меня обстоятельства…
— Людмила Сергеевна, не усугубляйте. Соберите вещи. Расчёт получите в понедельник.
Он разворачивается и уходит. Даже не взглянул на меня.
Сижу, не в силах пошевелиться. В ушах звенит. Или это кровь так стучит в висках? Уволена. За то, что переночевала в офисе. Даже не украла ничего, не напилась, не устроила дебош. Просто спала в кресле…
Второй раз за сутки собираю вещи. Руки совсем не слушаются.
Выхожу из офиса со всем своим скарбом вообще не понимая, что делать дальше. Охранник Коля смотрит сочувственно, но молчит. Все молчат. Будто я заразная.
На улице солнце бьёт в глаза. Июль, жара, асфальт плавится. А я стою посреди тротуара со всеми своими вещами и думаю: это дно? Или можно упасть ещё ниже?
Прохожие обтекают меня, как речная вода камень. Никому нет дела до моих забот. У всех свои проблемы.
Сажусь на скамейку возле офиса. Достаю телефон. Кому позвонить? Кто поможет? Слепо листаю телефонную книгу.
В голове всплывает слово, как спасательный круг, брошенный утопающему.
«Курлыки».
Нижние.
Это не болезнь. Это деревня. Там дом бабушки. Где я не была целых десять лет после ее смерти.
Закрываю глаза, пытаюсь вспомнить. Белёный домик с голубыми ставнями. Печка русская. Сад с яблонями. Колодец во дворе. Бабушка в цветастом переднике: « Людочка, иди блинов поешь! ». Слёзы снова наворачиваются.
Дом там стоит. Должен стоять.
Конечно, за десять лет там сейчас… Крыша течёт, наверное. Мыши. Нет, крысы. А может, и летучие мыши на чердаке поселились. Тараканы точно есть. У них, похоже, постоянная прописка во всех заброшенных домах.
Но это крыша над головой. Четыре стены. Место, куда можно приехать и упасть. И, может быть, собрать себя по кусочкам.
Тащусь к остановке. Тяжело. Жарко. Пот течёт по спине, майка липнет к телу. Но я иду. Шаг. Ещё шаг. Ещё.
Какая-то бабулька с сочувствием смотрит на мои пожитки:
— Переезжаете, милая?
Хочется рассмеяться. Или разрыдаться. Переезжаю. Из нормальной жизни — в полную неизвестность.
— Да, — говорю. — Переезжаю.
Выбора нет. Вариантов — ноль.
Электричка грязная, пахнет потом и перегаром. Сажусь у окна, пакеты запихиваю под сиденье.
Поезд трогается. За окном мелькают пригороды, потом — поля. Я еду. Куда? Зачем? Что буду делать в заброшенном доме?
Не знаю. Знаю только, что других вариантов нет. Что я устала. Что мне страшно. И что слёзы снова подступают к горлу.
Глава 1. Дорога домой
Электричка качалась на рельсах, будто убаюкивала. Но мне не спалось. В голове крутились одни и те же слова: «Мы расстаёмся. Уходишь ты».
Смешно. Меня вышвырнули, а формулировка всё равно будто я сама виновата. Как будто я хотела оставить дом, работу, привычный ритм. Нет. Меня выставили — и всё.
Поезд набирал скорость. За окнами мелькали поля с подсолнухами, редкие деревни. Люди вокруг то и дело переговаривались, кто-то открывал пластиковые контейнеры с пирожками. Запах жареной картошки и лука бил в нос. Желудок сжался в тугой узел.
Я вспомнила бабушку. Как мы с ней каждое лето ездили в Курлыки. Она будила меня рано утром, кормила свежим хлебом с молоком, потом мы шли в сад собирать яблоки. А вечерами сидели у печки, слушали треск дров.
Сердце сжалось. Почему я не приезжала туда десять лет? Всё время находились отговорки: учёба, работа, замужество. А теперь вот — возвращаюсь. Но совсем не в том виде, как хотелось бы.
— Девушка, а вы далеко едете? — спросила соседка по сиденью. Женщина лет шестидесяти, с сеткой в руках.
— В Курлыки, — выдохнула я.
— Ох, Курлыки! Там воздух! Там яблони такие! — оживилась она. — А вы к кому?
— Дом бабушки, — сказала я. — Умерла давно. Теперь мой.
Женщина понимающе кивнула, потом больше не задавала вопросов. А я думала: смогу ли я теперь там жить?
Глава 2. Заброшенный рай
Сошла на крошечной станции. Деревня встретила запахом сена, горячего асфальта и дикой травы.
Дорога к дому показалась бесконечной. Чемодан застревал на кочках, рюкзак врезался в плечи. Когда показались голубые ставни, сердце ёкнуло.
Дом стоял. Кривоватый, с осыпавшейся штукатуркой, но стоял. Крыша, правда, местами пошла волнами, краска облупилась. Калитка держалась на честном слове.
Я толкнула её, и она жалобно скрипнула. Во дворе — заросли крапивы, облезлый колодец и всё тот же сад. Яблони разрослись, ветви свисали до земли.
Зашла внутрь. Пахло пылью и мышами. Но стены были родные. Старая печь на месте, деревянный стол тоже. На полке — бабушкины чашки с цветочками.
Села прямо на лавку. И заплакала. Долго, навзрыд. Наверное, впервые за последние дни позволила себе разреветься по-настоящему.
Плакала не только по мужу, который предал. Не по работе, которую потеряла. А по той себе, которая десять лет назад могла бы быть счастливой, но выбрала не туда.
Когда слёзы закончились, стало легче. Я огляделась и впервые подумала: может, это и есть шанс?
Глава 3. Новые соседи
Жить в деревне оказалось не так просто. Воды в доме нет — только колодец. Газ не подключен — плитка электрическая, но провода старые, часто выбивало пробки.
Зато воздух! Утром просыпалась от пения петухов. Слышала, как ветер гуляет по траве.
Соседи не заставили себя ждать. Первым пришёл дед Григорий, сухонький, но шустрый.
— Ты что, дочка, одна тут поселилась? — прищурился он.
— Да. Дом бабушки мой теперь.
— Ага… Значит, Людка? Внучка-то?
Кивнула.
— Ну, добро пожаловать. Тут пусто давно. А помощь нужна?
С того дня жизнь наполнилась маленькими делами. Дед Григорий помог починить забор, соседка Марфа принесла три банки варенья. Люди в деревне были простые, но добрые. Им было любопытно, что за «городская» поселилась рядом, но никто не осуждал.
Я впервые за долгое время почувствовала себя не обузой, а частью чего-то.
Глава 4. Трудные дни
Деньги таяли. Остатки зарплаты ушли на продукты и кое-какие вещи для дома.
Я начала искать подработку. Интернет кое-как ловил, и я бралась за фриланс — писать тексты, вести учёт для небольшой фирмы онлайн. Заказы были мелкие, но хоть что-то.
Поначалу тяжело: голова раскалывалась от усталости, руки болели от таскания вёдер с колодца. Но постепенно организм привык.
Зато каждый вечер я смотрела на закат и думала: «Я жива. И у меня есть дом».
Глава 5. Возвращение прошлого
Через месяц после переезда в деревню получила сообщение.
«Люд, как ты?» — это был Миша.
Я чуть не уронила телефон. Сердце забилось, пальцы задрожали.
«Ты серьёзно? После всего? Что тебе надо?» — ответила.
Через минуту пришёл новый текст:
«Прости. Мы поспешили. Вика оказалась не такой… Она только деньги тратит. А ты… Ты была настоящей. Может, попробуем ещё раз?»
Я рассмеялась вслух. Смех был горьким, но освобождающим.
— Поздно, Миша, — сказала сама себе. — Уходишь теперь ты.
И впервые за всё время почувствовала, что отпустила.
Глава 6. Сила в руках
Осень принесла новые заботы. Нужно было готовиться к зиме: заколачивать щели, запасаться дровами.
Я училась всему с нуля. Сначала боялась топить печь, но потом втянулась. Впервые в жизни сама рубила дрова — и гордилась этим.
Работы онлайн становилось больше. Я даже завела блог о деревенской жизни: рассказывала, как «городская» адаптируется. Людям это понравилось. Подписчики росли, начали приходить предложения от рекламодателей.
Я чувствовала, что могу построить новую жизнь.
Глава 7. Новый человек
Зимой познакомилась с Иваном. Он жил на другом конце деревни, держал пасеку. Сначала помогал по хозяйству, потом мы стали видеться чаще. Он был спокойный, надёжный, с добрым взглядом.
Никаких признаний, никаких страстей. Просто рядом стало тепло.
И я вдруг поняла: не всё потеряно. Жизнь продолжается.
Глава 8. Испытание
Весной случилась беда. У дома обрушилась часть крыши — сгнила балка. Я сидела и смотрела на дыры, и снова захотелось разреветься.
Но теперь я не была одна. Иван пришёл с друзьями, помогли перекрыть крышу. Дед Григорий притащил доски, Марфа — еду для рабочих.
В тот день я поняла: здесь у меня есть семья. Пусть не кровная, но настоящая.
Эпилог
Прошло два года.
Я стою у калитки того самого дома, с голубыми ставнями, теперь свежевыкрашенными. Во дворе цветут яблони, гудят пчёлы. Я веду блог о деревенской жизни, у меня тысячи подписчиков. Работаю на себя. Я здорова, сильна и свободна.
Рядом идёт Иван, несёт корзину с мёдом. Мы ещё не расписаны, и мне не спешно. Главное — я счастлива.
Иногда я думаю о Мише. О его мамочке. О той квартире, которую они считали крепостью. Где они сейчас? Может, ссорятся, может, страдают.
А я улыбаюсь. Потому что поняла простую вещь: дом — это не стены. Дом — это там, где тебя принимают. Где ты можешь быть собой.
И если когда-то тебя выставляют за дверь, значит, судьба просто ведёт тебя туда, где тебе и правда место.
— Люда, ты идёшь? — зовёт Иван.
— Иду! — отвечаю я и закрываю за собой калитку.
И больше никогда не оглядываюсь назад.
