— Раз уж вы оформили квартиру на Иру, пусть теперь она и заботится о вас, — отрезала Марина свекрови.
Галина Ивановна почувствовала себя прижатой к стене. Она до последнего отказывалась верить, что проиграла.
Как Ирина могла так с ней поступить?
Галина Ивановна пыталась оправдать дочь: молодая, семья, личная жизнь — всё понятно. Но сейчас всё зашло в тупик.
Зазвонил телефон. На экране — Марина.
— Галина Ивановна, завтра всё по плану? — сухо уточнила невестка.
— Да, — едва слышно ответила женщина.
— Отлично. Заеду в десять. Подготовьтесь.
Свекровь отключилась, ничего не сказав.
Она уже представляла, чем всё обернётся, когда Ирина узнает.
«Я сама всё это допустила», — мелькнула мысль. Но тут же оттолкнула её. Нет. Не она виновата. Обстоятельства, судьба, кто угодно — только не она.
— Марина, я к тебе уже еду, — сообщила Галина Ивановна вечером 30 декабря.
— Что значит — едете? — Марина только пришла с работы и мечтала о ванне и тишине.
— Как что? В гости. И Катя со мной. Переночуем у тебя, а завтра с утра по магазинам, готовиться к празднику. Вечером — встречаем Новый год.
— У меня были другие планы… — тихо попыталась возразить Марина. — Вы могли бы предупредить.
— Какие ещё планы? Я же говорила, что приеду на Новый год.
— Летом вы это говорили… Такие вещи нужно заранее согласовывать.
— Марина, ну что ты опять начинаешь? Я одна. Ирка снова у своего. Там и будет праздновать.
— Но вы же с Катей…
— Катьке уже тяжело с готовкой и уборкой. И Пашку я давно не видела. Подарок ему купила.
Повисла пауза. Галина Ивановна дышала тяжело, будто набиралась решимости.
— И ещё… — сказала она. — У меня к тебе серьёзный разговор. Думаю, он тебя заинтересует. Жди.
Звонок оборвался. А с ним — и остатки спокойствия в Маринином доме.
Она могла бы отказать. Резко, без объяснений.
Но не сделала этого.
Во-первых, её десятилетний сын Павел обожал бабушку. Галина Ивановна оставалась для него ниточкой к отцу, которого не стало. Она баловала внука, часто брала к себе и была рядом, когда Марина нуждалась в помощи.
А во-вторых, Марину действительно зацепили её слова о «серьёзном разговоре».
Глава 2. Разговор под бой курантов
Вечер 30 декабря выдался неспокойным.
Марина убрала с обеденного стола, промыла раковину, сверилась с сообщениями на телефоне и вытерла руки о кухонное полотенце. Сердце стучало неровно. Завтра — Новый год, день, который она всегда старалась встречать в уюте, среди близких. Только в этот раз близость ощущалась больше как вторжение.
Галина Ивановна приехала к девяти вечера.
Таксист с трудом протиснулся во двор между припаркованными машинами, накинул капюшон и помог выгрузить чемодан. Следом вышла Катя — высокая, широкоплечая, с вечно хмурым взглядом. Она практически не смотрела на Марину, молча протянула ей большую коробку с подарком для Павла и прошла внутрь.
— Добрый вечер, Марина, — устало, но с какой-то натянутой мягкостью сказала Галина Ивановна. — Спасибо, что впустила.
Марина ответила кивком и отступила вглубь коридора, освобождая проход.
— Паша! — прокричала она через плечо. — Бабушка приехала!
Секундой позже по лестнице слетел мальчик. Он обнял Галина Ивановну с такой искренней радостью, что Марина невольно почувствовала укол вины за то раздражение, что бурлило в ней весь вечер.
— Бабушка, у тебя руки холодные! — заметил Паша, вцепившись в нее. — Пойдём, я тебе всё покажу! У нас ёлка уже стоит!
Через час в доме снова воцарилось относительное спокойствие.
Паша показывал Кате новогодние игрушки. Та больше молчала, но соглашалась кивать. Галина Ивановна сидела на кухне с Мариной — та поставила перед ней чашку чая, но сама не присела. Опёрлась на подоконник, как будто в ожидании выстрела. И он не заставил себя долго ждать.
— Марина, — начала свекровь, — давай поговорим. Я не просто так приехала. Всё… всё сложнее, чем кажется. И ты — единственный человек, на которого я могу положиться.
Марина напряглась:
— В чём дело?
— С Ирой… всё плохо. — Голос Галины Ивановны дрогнул. — Она хочет продать квартиру. Ту самую. Где я живу.
Марина медленно села напротив:
— Ирина хочет продать квартиру, которую вы на неё оформили?
Свекровь кивнула:
— Да. У неё долги, кредиты, алименты… Она связалась с этим своим, Виталием, а он втянул её во всё это. Она говорит, что у неё нет выбора.
— А у вас?
— У меня? — Галина Ивановна рассмеялась горько. — У меня никогда не было выбора. Когда я оформляла квартиру на Иру, думала, что это правильно. Сын умер, она осталась. Я… я даже не подумала, что однажды она может…
Слова застряли в горле. Галина Ивановна махнула рукой:
— Мне негде будет жить. Катя, конечно, говорит, что я могу к ней, но мы не ладим. Она вспыльчивая, а я у неё вечно не вовремя. А здесь… ты, Паша…
— Вы хотите переехать ко мне? — Марина не смогла скрыть удивления.
— Нет. Не навсегда. Пока что. Просто мне нужна помощь. Я хочу попробовать вернуть квартиру. Или хотя бы приостановить продажу. Ира не имеет права выкинуть меня на улицу. Она… она обязана.
Марина прикрыла глаза. Всё это было слишком. Завтра Новый год. У неё были свои проблемы — работа, дом, сын. А теперь ещё и борьба Галины Ивановны за жильё. С Ирой, которую она никогда особо не любила, но и не считала способной на такое.
— Я не понимаю, чем я могу помочь, — тихо произнесла она.
— Ты умная, — сказала свекровь. — Ты сильная. У тебя всё в руках. Ты — мой последний шанс.
Марина посмотрела в глаза этой женщины, когда-то такой грозной и упрямой. Сейчас — уставшей и потерянной. Склонив голову, она кивнула:
— Давайте завтра поговорим об этом. Сегодня уже поздно.
Наутро, 31 декабря, Галина Ивановна позвонила Ире.
— Я у Марины, — сказала она резко. — Да, с Катей. Мы встретили Новый год вместе.
— И что? — голос дочери был раздражённый. — Это твоё право.
— У меня к тебе просьба. Не продавай квартиру. Дай мне время. Я… я не могу остаться без крыши над головой.
— Ты сама всё оформила. Я не просила.
— Но ты знала, на что идёшь. Ты обещала…
— Жизнь изменилась, мама, — отрезала Ира. — Мне нужно решить свои вопросы. Я не виновата, что ты осталась одна.
Связь прервалась.
Галина Ивановна сжала телефон в руке так, что костяшки побелели.
— Она даже не обещала подумать, — сказала она, когда вернулась в кухню. — Просто бросила трубку.
Марина подошла к ней:
— А если… попробовать юридически?
— Это было бы спасением. Но всё оформлено. Квартира записана на неё. Я просто… жила там. По доброй воле дочери.
— Значит, нужно искать лазейку, — Марина говорила медленно, но твёрдо. — И собирать документы. Всё, что есть. Договоры, чеки, даже свидетелей — кто может подтвердить, что вы вложили деньги, жили, платили коммуналку.
— Думаешь, это поможет?
— Если будет шанс — я его найду. Только предупредите Ирину. Если она начнёт действовать, нужно быть готовыми.
1 января.
Утро было сонным, но Марина уже пила кофе и держала в руках блокнот. Рядом лежали копии документов, которые Галина Ивановна привезла с собой.
— Вот договор дарения. Всё оформлено законно, — пробормотала Марина.
— Я тогда думала, это лучше… — тихо произнесла свекровь.
— А коммунальные? Всё на вас?
— Почти. В основном. У меня квитанции за последние три года.
Марина кивнула:
— Уже что-то. А за ремонт? Вы же делали капитальный?
— Конечно. После смерти Саши я… погрузилась в это. Чтобы не сойти с ума. Ира тогда почти не появлялась. А теперь говорит: « Ты сама всё сделала. Я тебя не просила ».
— Мы попробуем доказать, что у вас был неформальный договор. Что вы — фактический собственник. Или хотя бы добьёмся права пожизненного проживания.
— Правда? Такое бывает?
— Бывает. Но это долгая и неприятная история.
Галина Ивановна прижала к груди руки:
— Я готова. Только не дайте мне туда возвращаться.
Через неделю Марина уже говорила с юристом.
Он подтвердил её догадки: теоретически, можно добиться признания дарения недействительным. Особенно если будет доказано, что Галина Ивановна не понимала последствий, либо если был моральный нажим. Второй путь — требовать право пожизненного проживания, основываясь на фактическом проживании и вложениях.
— Это будет сложно, — сказал юрист. — Но не безнадёжно.
Марина вернулась домой с отчётливым планом. И уже в тот вечер позвонила Ирине:
— Нам нужно поговорить.
— О чём?
— О маме. И о квартире.
— О, начинается. Мама настроила тебя против меня?
— Нет, Ирина. Ты сама всё сказала. Она вложила в ту квартиру всю свою жизнь. Ты не имеешь морального права выгонять её.
— А кто ты вообще такая, чтобы мне указывать?
— Я та, кто собирается защищать Галину Ивановну в суде. Поверь, у нас достаточно доказательств.
— Удачи, — отрезала Ира. — Только когда тебе самой будет нечего есть, посмотрим, как ты запоёшь.
— Я не продаю чужое жильё, чтобы решить свои проблемы.
Связь прервалась. Но в этот раз — на условиях Марины.
Весна пришла рано. И вместе с ней — первое заседание суда.
Галина Ивановна сидела рядом с Мариной. Она не дрожала, не плакала. Просто смотрела вперёд, прямо, не опуская глаз.
Ирина явилась с адвокатом. Вела себя уверенно, даже вызывающе. На лице — маска безразличия.
Суд выслушал обе стороны. Времени потребовалось много: несколько свидетелей, документы, чеки, фотографии, записи звонков. Всё, что собирали неделями, теперь лежало на столе у судьи.
На последнем заседании Галина Ивановна сказала:
— Я не хочу отбирать у дочери квартиру. Я просто хочу жить. В своём доме. Где я пережила смерть сына. Где вырос мой внук. Где я… живу.
Это были простые слова. Но в зале повисла тишина.
Через два месяца суд вынес решение.
Право собственности осталось за Ириной — но Галина Ивановна получила право пожизненного проживания и обязательства по содержанию помещения были частично возложены на собственницу. Попытка Ирины обжаловать решение провалилась: документы и свидетельства оказались убедительными.
Когда Марина вернулась домой с решением, Паша первым выбежал к ней:
— Мам, ну что? Бабушка будет жить у себя?
Марина обняла сына:
— Да, Паш. Всё будет хорошо.
Лето они встречали вместе — втроём.
Галина Ивановна снова начала ездить на рынок, готовила любимые Пашкины оладьи и сажала цветы на балконе. Она не говорила об Ирине. Но иногда задерживалась у телефона, будто ждала звонка, который не приходил.
А Марина… чувствовала, что сделала правильный выбор. Не ради Галины Ивановны — не ради вины или чувства долга. А потому, что нельзя позволять сильным ломать слабых.
И если она могла стать между ними — она встанет.
Пусть даже для этого пришлось бы снова встретить Новый год не в одиночестве, а с чемоданами, оладьями и запахом еловых веток в доме.
Глава 3. Тени прошлого
Ирина села на край кровати и зажала виски ладонями. Телефон лежал перед ней, экран тускло светился последним сообщением от адвоката:
«Решение оставлено в силе. Обжалованию не подлежит».
Пожизненное проживание.
Какой же это был удар. Не только потому, что её план провалился. А потому, что это сделала Марина. Та, что раньше только кивала, молчала, терпела. Та, которую Ирина в душе всегда считала слабой. Удобной. Покорной.
Но теперь всё перевернулось.
— Прекрасно, — прошептала она, вставая. — Всё просто прекрасно.
Квартира, которую она планировала продать, осталась с этой… старой женщиной, которая всю жизнь её контролировала. И кто теперь будет платить за её проблемы? Банк? Суда не интересует, что у неё долги. Что она одна. Что Виталий исчез, оставив её с пустыми картами, просроченными платежами и записками от коллекторов.
В её голове шумело. Она накинула куртку и вышла на улицу. Холодный воздух встряхнул. Под ногами хрустел снег — весна пришла календарно, но в воздухе стояла ледяная пустота.
«Мама. Марина. Паша. Все они против меня».
Тем временем Марина готовилась к лету.
Павел перешёл в пятый класс, заканчивались уроки. Он радовался — бабушка обещала научить его готовить вареники «по старому рецепту». Иногда они вместе ездили к ней — на ту самую квартиру, где теперь всё снова оживало.
Марина каждый раз испытывала смешанные чувства, переступая порог. Стены помнили Сашу. Здесь он рос. Здесь она впервые была невесткой. Здесь же — услышала, как его не стало.
Галина Ивановна будто снова ожила. Подтянулась, стала активной, улыбалась чаще. Марина это замечала — и… даже радовалась за неё.
— Ты изменилась, — как-то сказала она свекрови за чаем.
— Я перестала ждать, — ответила Галина Ивановна. — Ни звонков, ни одобрения. Жить стало легче.
Марина кивнула. Они молчали, но в этом молчании не было напряжения. Только понимание.
А потом позвонила Ирина.
Это случилось через две недели. Поздно вечером.
— Привет, — её голос был сдавленным. — Мне нужно поговорить. Лично.
Марина насторожилась:
— О чём?
— О маме. И… о долгах. Я… я вляпалась.
— Это я уже слышала, Ира. И даже видела в суде.
— Нет, ты не поняла. Мне угрожают. Мне нечем платить. Я не знаю, что делать. Помоги.
Марина прикусила губу. У неё была тысяча причин сказать «нет». Но в голове всплыла Галина Ивановна. Её дочь просит о помощи. Не мать — но дочь.
— Приезжай, — коротко сказала Марина. — Завтра. После восьми.
Ирина приехала с двумя пакетами — видно, съезжала откуда-то в спешке.
Она выглядела хуже, чем ожидала Марина: волосы не уложены, под глазами — синяки, взгляд беглый. Внутри — тревога, вина, усталость.
— Я жила у Виталия. Думала, он поможет… А он взял на меня кредиты. Через своё ИП. Всё было на мне, я не вникала. Потом он ушёл. Сказал: « Это твои проблемы ».
— А ты? — Марина села напротив.
— А я осталась. С долгами. С коллектором, который приходит к соседям. С позором.
Ирина впервые за долгое время выглядела по-настоящему уязвимой. Без бравады. Без колких фраз.
— Я пыталась продать квартиру, потому что думала: лучше хоть какие-то деньги. Но ты… вы всё испортили.
— Ты пыталась оставить мать на улице, Ира, — жёстко ответила Марина. — Не забывай, о чём речь.
— Я знаю! — почти закричала та. — Знаю. Просто не знала, что делать. У меня никогда не было твоей выдержки. Ты всегда молчала, переживала, решала. А я… я бегала, как могла.
Марина смотрела на неё и вдруг поняла, что впервые не чувствует ни злости, ни раздражения. Только… усталое сочувствие.
— Что ты хочешь?
— Не знаю. Может, пожить у вас пару дней? Пока всё уляжется. Я найду подработку, сниму комнату. Только… скажи маме, что я была.
Марина подумала.
— Останься. Но ты поговоришь с ней сама. Завтра. Утром.
Разговор состоялся на кухне.
Галина Ивановна вошла в комнату и сразу остановилась. Ирина сидела, глядя в чашку. Казалось, она снова стала девочкой. Упрямой, гордой. Но сломанной.
— Мам…
— Ты снова здесь, — спокойно сказала Галина Ивановна. — Я не ждала.
— Я всё испортила. Прости. Я… если бы могла, я бы вернула всё назад.
— А ты бы оформила квартиру на меня? — спросила она спокойно.
Ирина кивнула:
— Да. Наверное. Я… не знала, что так будет.
Повисла тишина.
— Живи у Марины. Пока не встанешь на ноги. Но помни: за ошибки надо отвечать. Не передо мной. Перед собой.
Ирина едва сдержала слёзы.
Марина подошла, поставила перед ними по чашке чая и вышла. Эти слова должны были прозвучать без свидетелей.
Прошло ещё два месяца.
Ирина нашла работу: администратор на ресепшене в клинике. Много часов, небольшая зарплата — но стабильность. Она сняла комнату в коммуналке. Иногда приходила к Марине на ужин. Иногда брала Пашу в кино.
Галина Ивановна держалась отстранённо. Но не враждебно. Она научилась отпускать — и это было её главным открытием года.
Однажды она сказала Марине:
— Мне уже нечего доказывать. Ни Ирке, ни тебе. Ни себе. Я просто… живу.
И это было правдой.
1 сентября. Новый учебный год.
Паша надел белую рубашку и стоял перед зеркалом, пока бабушка поправляла воротник.
— Бабушка, а ты ведь раньше была строгая?
— А ты как думаешь? — она усмехнулась.
— Мама говорит, ты раньше всё контролировала.
— Может быть. Но теперь я тебя просто люблю. А это — важнее.
Павел кивнул. Он был слишком мал, чтобы понять всю глубину сказанного. Но достаточно взрослый, чтобы почувствовать: в этом доме снова стало спокойно.
Финал. 31 декабря. Новый год снова был у Марины.
На столе — салаты, запеканки, пирог от Галины Ивановны, торт от Ирины. Павел нацепил рожки с блёстками и разливал сок.
— За что мы будем пить в этом году? — спросил он.
Марина взглянула на гостей.
— За перемены. За то, что жизнь может начать сначала. Даже если ты в это уже не веришь.
Ирина подняла бокал:
— И за то, чтобы не бояться просить прощения.
Галина Ивановна подняла свой:
— И за то, чтобы уметь простить.
Павел улыбнулся:
— А я — за бабушек!
Они рассмеялись. Простые, тихие люди. Пережившие потери, предательства, борьбу, непонимание. Но собравшиеся снова за одним столом.
Новый год вошёл в дом без стука. Он не обещал счастья. Но приносил надежду.
А иногда — это всё, что нужно.